Уселись они в небольшом закутке, справа от главной комнаты. Смеркалось, и Алексей зажег керосиновую лампу. Достал чугунок с пшенной кашей, бутылку мутноватой жидкости.
— Пьешь? — спросил он у Скворца.
— Помаленьку, почему бы и нет, — солидно ответил Скворец.
— А этот? — Алексей кивнул на Сережку Высика.
— Ему не надо. Мал еще, — сказал Скворец.
— Ну, и мальцу можно иногда капнуть, чтобы крепче спалось, — сказал Алексей.
— Не надо ему, — твердо повторил Скворец.
— Как знаешь, — пожал плечами Алексей и разлил самогонку по двум кружкам.
У Воробья и без всякого самогону глаза слипались. Это не помешало ему приналечь на кашу — опыт всей недолгой, но насыщенной жизни научил его, что лучше всегда есть, когда дают, и лучше впрок набить брюхо, чем сожалеть потом об упущенной возможности. Поэтому, в силу привычки, он отправлял в рот ложку за ложкой, усердно прибирая свою порцию, хотя даже и вкус каши не очень чувствовал. В нем спадало наконец напряжение, державшееся после утреннего потрясения, и лагерь казался так далеко, так невозможно далеко, и верилось, что он никогда туда не вернется, и весь ужас, казалось, произошел вовсе не с ним… Голова была чугунной, в ушах звенело, и словно кулак внутри разжимался, отпуская его душу. Он не слышал, о чем идет разговор, не замечал входящих и выходящих. Откуда-то проникли в мозг слова — даже не как услышанное, а как странное воспоминание об услышанном:
— Старшой наш опять поугрюмел и рано спать собрался, — это, кажется, Алексей сказал. — Как бы беды не вышло.
Скворец что-то заметил или спросил, а Алексей в ответ:
— За ним глаз да глаз нужен. В прошлый раз вчетвером держали, чтобы голову не расшиб, а зубы пришлось металлической ложкой разжимать.
— А в деревне знают? — спросил Скворец.
— Кто их разберет. К ним, как ты понимаешь, у нас доверия особого нет.
Скворец кивнул.
— Но народ вроде смирный, — продолжал Алексей. — Не то что у нас бывало… Хотя, конечно, в тихом омуте…
— Тоже верно, — сказал Скворец.
— Пацаненок твой совсем засыпает, — сказал Алексей. — Может, его на лавку переложить?
— Сейчас переложу.
И Воробей почувствовал, как его отрывают от стула руки Скворца, потом он проплыл на этих руках метра два и оказался на жесткой широкой лавке. Под голову ему подложили сверток какой-то одежды, вместо подушки, и он сразу заснул.
Он разок-другой полупросыпался на секунду и слышал тихое журчание неторопливой беседы. Ему показалось даже, что Скворец опять с чем-то возится, шильцем или отверткой ковыряется в чем-то черном и плоском, не отрывая взгляда от ремонтируемого им предмета и подкидывая реплики Алексею, чтобы поддержать разговор.