Но нет открытий важней с того дня,
Когда я внезапно открыл тебя,
— Шикарно! — сказала она, закончив смеяться и хлопать в ладоши. В процессе представления она сидела неподвижно, обхватив руками колени, как маленькая девочка, а теперь лицо ее восторженно сияло. — Ты даже пел хорошо. То есть ты не просто попадал в мелодию, ты по-настоящему пел.
— Чему тут удивляться? — сказал он, держась на достаточной дистанции, чтобы она не могла услышать, как сильно колотится его сердце. — Не зря же я солировал в церковном хоре.
— Получилось типа облегченно-игривой версии Эдди Фишера[42], — сказала она, — или чуток остепенившегося Фреда Астера[43]. Я требую продолжения концерта! Повтори свой выход из ванной и спой еще что-нибудь.
— Нет, так не пойдет. Секрет успеха любого артиста состоит в умении вовремя остановиться. Кроме того, мне уже пора… сама понимаешь. Пора домой.
— Тогда обещай, что непременно споешь мне в следующий раз.
— Запросто. У меня в репертуаре миллионы песен.
Он грузно присел на край постели и уперся взглядом в свои стоящие на полу ботинки. Должно быть, он выглядел очень несчастным даже со спины, потому что руки Памелы вскоре нежно обвили его торс, а пальцы начали теребить волосы на его груди.
— Бедненький, — сказала она. — Я знаю, ты очень переживаешь из-за своего сына.
— Нет, дело не в этом. Это… черт, ты ведь сама понимаешь. Надо возвращаться домой.
А возвращение домой означало долгую поездку в метро вместе с потерянными и побитыми жизнью ночными обитателями города, — поездку, во время которой ему будет нечем заняться, кроме как вспоминать давние ночи в компании простой и славной девчонки Дженис Брейди, с любовью говорившей о Бруклинском мосте и статен-айлендском пароме, — и все это потому, что «Колумб открыл Америку» была самой лучшей из множества песен, которые помогли ему покорить сердце Дженис Брейди.
Он действительно стал проводить больше времени дома, сообщив Дженис, что отныне будет посещать лишь два-три собрания «АА» еженедельно вместо прежних пяти. Теперь он реже виделся с Памелой, зато начал ощущать себя почти образцовым родителем. Дважды он раньше срока покидал контору, чтобы сходить с Томми на бейсбол (не так ли поступают все образцовые отцы?), а после матчей, потягивая пиво в какой-нибудь забегаловке рядом со стадионом, пытался вызвать сына на откровенный разговор.
— Как дела в летней школе, Томми?
— Не знаю, вроде ничего.
— Сможешь подтянуться в следующем учебном году?
— Не знаю.
Один раз он спросил его про психиатра: «Ты хорошо ладишь с доктором Голдманом?» — но тут же понял, что вторгается в сугубо личное пространство, и поспешил добавить: «Конечно, ты не обязан отвечать на этот вопрос, если не хочешь», а Томми только угрюмо жевал свой хот-дог да помалкивал.