Хорошее настроение Хойкена объяснялось тем, что он считал, что находится сейчас на шаг впереди брата с сестрой, и чувствовал поддержку со стороны матери, словно, находясь по ту сторону жизни, она посылала ему знак, что он идет по правильному пути, и ожидает от него большего, чем от других.
Георг заметил, что Кристофу стоит большого труда прислушиваться к его рассказу. Брат перелистывал карту вин страницу за страницей, как будто мысленно пробовал их все, и ни разу не поднял глаз, а только иногда что-то бормотал себе под нос, чтобы показать, что он слушает. Конечно, он не испытывал большого интереса к биографии отца, но он также не старался это скрыть, а просто позволил Хойкену все время говорить самому, как будто тот был обязан заполнять время непринужденным разговором, пока Кристоф решает, что ему заказать.
— Я думаю, мы начнем с шабли, — сказал он, неожиданно перебивая рассказ Хойкена.
Георг ничего не ответил. Он молчал, как учитель, который таким молчанием отбивает реплики своих учеников.
— Шабли просто больше подходит к рыбе, чем «Sancerre». Однако от выдержанного «Macon-Villages» я бы быстро ослабел, — продолжал Кристоф. Он точно знал, что Георгу противна эта болтовня, но каждый раз начинал с нее, преподнося это как драгоценные специальные знания и злорадствуя оттого, что брат ничего в этом не понимает.
С годами они стали еще более чужими, чем были в детстве. Кристоф был боязливым, плаксивым и вечно сопливым ребенком, который в сомнительных ситуациях предпочитал тут же ретироваться. Когда фотографировалась вся семья, он всегда находился где-то в стороне, и приходилось силой втягивать его в круг. Ему вечно что-то не нравилось или он плохо себя чувствовал. Уже по одежде было видно, что с ним что-то не так. Брюки были почти всегда слишком маленькие, тесные и при любом удобном случае лопались, так что в конце концов его засунули в широкие кожаные штаны, которые болтались на худом животе. Никто не хотел иметь с ним дело, и Кристоф слонялся по округе, пытаясь завести с кем-нибудь знакомство. Хорошего друга, который мог бы долго выдержать его, брат не нашел. Он был лишь попутчиком в шумных сборищах, которые только тем и занимались, что восхищались какой-то непонятной ерундой. После окончания школы Кристоф казался совсем потерянным. Щуплый, все еще не оформившийся, он целыми днями слонялся по дому. Мама изо всех сил старалась наладить с ним контакт, но он никого не подпускал к себе, а только становился все более замкнутым. Когда Кристофу исполнилось двадцать лет, отец предложил ему на выбор ехать в Англию, США или во Францию, чтобы продолжить образование. Отец не мог выносить его бесцельного шатания и, наверное, хотел просто на время услать Кристофа с глаз долой или утвердиться в своем плохом мнении о нем, увидев, что он такой и за границей пропадет.