Однако с отцом Ханггартнер считался так, как ни с кем другим. Эти двое понимали друг друга с полуслова и были закадычными друзьями. Поговаривали даже, что в молодости они отбивали друг у друга любовниц. Хойкен до сих пор не знал, было ли такое на самом деле, но хорошо мог себе это представить, стоило ему только вспомнить знакомую по многочисленным черно-белым фотографиям юношескую улыбку Ханггартнера. Жизнерадостная, самоуверенная и обаятельная — эта улыбка пробивалась через суровые очки в черной роговой оправе. Молодой Ханггартнер был типичный продукт своего времени — с виду такой беспомощный, нерешительный и зажатый, он всегда точно знал, в какой гостинице останавливалась молодая писательница или издательница, приехавшая на конференцию. В то время люди жили без телевизоров и больше слушали радио, и Ханггартнер начав свою карьеру с нескольких маленьких работ для радиопередач. Потом, год за годом, он заводил все новые и новые знакомства, чему способствовала его неуемная натура спорщика. Для каждой политической темы ему удавалось найти ключевую фразу, которая тут же подхватывалась и обсуждалась во всех фельетонах, пока проблема не сходила на нет.
— Это не новая рукопись Ханггартнера, — сказал Байерман, после того как наконец заказал себе греческий салат с овечьим сыром, — к сожалению, это не она.
Георг посмотрел на него. Байерман сидел как добрый самодовольный дядюшка, который принес подарок, оказавшийся всего лишь бутафорией.
— Что же это? — спросил Хойкен, пытаясь улыбнуться.
— Это его последний роман. Я принес его с собой, чтобы ты посмотрел, как выглядят рукописи Ханггартнера.
Хойкен был немного разочарован. Он протянул руку к стопке бумаги и пододвинул ее к себе, допивая свой бокал. Потом взялся за красную резинку и бросил взгляд на первую страницу.
— Увидишь, это великолепно, — произнес Байерман, — жена Ханггартнера отпечатала окончательный вариант и сама все исправила. Мне здесь почти ничего не пришлось делать.
Действительно, на страницах почти не было исправлений. Только кое-где Байерман изменил знак препинания или переставил слово. Его вмешательство проявлялось в виде легких карандашных пометок поверх четкого, угловатого почерка.
— Согласится ли он с твоими замечаниями? — спросил Хойкен и сделал знак кельнеру принести еще два пива.
— Вовсе нет, — ответил Байерман, — думаю, он и не взглянет на них. Я верну исправленную рукопись, и его жена внесет эти поправки в текст, если они представляют ценность с ее точки зрения.
— Понимаю, — сказал Хойкен, — стало быть, его жена — это его грамматика или текстовая программа.