Недолго прохлаждался Степан в безделье. Выгнал хворь из тела, расправил плечи, выпятил дугой широкую грудь. Ни сном ни духом не ведала тетка Агафья, какого доброго помощника послал ей господь бог. А там и жилица поднялась на ноги. И вовсе не убогой нищенкой, какой попервости показалась она тетке Агафье, повела себя девушка. А когда примерила ей хозяйка свой сарафан, не надеванный ни разу с Самой ранней молодости, и вовсе красавица перед ней и Степаном предстала. Прошлась она по прогибающимся скрипучим половичкам, стало в избенке и светлее и наряднее, словно долгожданный праздник заявился к людям, прежде не знавшим счастья.
В деревне Степана и Наталью (так звали жилицу) встречали угрюмыми взглядами. Никто не заводил с ними разговоров, не отвечал на приветствия. Отчужденность от людей сблизила молодых. Без венца и церкви поженила их тетка Агафья, осенив троеперстным крестом. А когда в избенке появился неугомонный крикун, нареченный Митенькой, переполнилась чаша ненависти деревенских кержаков. Зверскую расправу учинили они над теми, кто надругался над святой верой. Степан еле-еле ноги унес, не выдюжив против грубой физической силы озверелых мужиков, один, почитай, противу десятка. Укрылся он в тайге, отрешившись от мирской жизни. Невыносимо было пережить гибель жены. Одолели его кержаки. «Плетью обуха не перешибешь», — повторял он не ради утешения, а сдерживая себя от неосмотрительных действий. Годы провел Степан в таежной зимовейке, не оставляя мысли об отместке тем, кто загубил его жизнь, которая перед этим только-только начинала налаживаться.
Горестную весть принес ему случайный охотник, забредший в зимовье: тетка Агафья при смерти…
Не думая об опасности, пришел он на выселки проститься с доброй старушкой. Принял ее последнее дыхание, перекрестил троекратно, поцеловал в холодные губы. Взял на руки присмиревшего Митеньку, одичало зыркавшего по сторонам, глянул в последний раз на тетку-покоенку, на покосившуюся избенку, служившую ему и его семье долголетним приютом, и, распрямившись во весь рост, прошел по деревне, не оглядываясь но сторонам, прокалываемый изо всех окон жгучими взглядами затаившихся кержаков.
С тех пор и зажил Степан в тайге вместе с сыном.
Промышлял только крупного зверя. Медведи, дикие кабаны, рыси, волки за много верст обходили зимовье охотника. Звериный инстинкт подсказывал им, что единоборство с этим человеком кончится гибелью для них. К мелкому зверью Степан относился снисходительно-добродушно. У его жилья постоянно сновали веселые белки, проворные бурундуки, домовитые кроты. Даже трусливые зайчишки часто выбегали на полянку перед зимовьем. Полюбил Митька маленьких друзей, неизменных его спутников в прогулках по тайге. Вместе с белками он гонял крикливых кедровок, не давая им спускать с кедров шишки раньше времени и обворовывать пушистых зверушек. Выручал, бывало, из пасти лисицы зазевавшегося косого. Научился мастерски свистать по-бурундучьи, созывая свистом стаи со всей округи.