— А, дружка мой, беда большая, — запричитал Ромка и, может быть, впервые в жизни стал мелко креститься. — Пропала моя головушка, сгинул мой бра-тушка меньшой Фомушка, схватили его злыдни и лошадок отобрали.
— Где лошади? Последний раз спрашиваю, — встряхнул до смерти перепутанного цыгана Кулак-Могила.
— Чистую правду говорю. Только послушай. Все как в церкви, как на исповеди, как перед попом, — пытаясь вырваться из цепких ручищ здоровенного мужика, забрасывал его отрывистыми фразами Ромка.
— Ну давай, выкладывай. Только не ври, — вроде бы успокоился Кулак-Могила.
— Я ж ему говорил, непутевому, это Фомке я говорил: «Обойдем село стороной, долго ли до беды, коли встретишься с чалдонами». Так нет, ему приспичило, уздечкой решил разжиться. А к уздечке, на беду, конь оказался привязанным. Так виноват разве Фомушка, что конь за уздечкой побежал? А тут мужики. Откуль и взялись, непонятно. Вломили Фомке за краденую уездечку, отобрали вместе с конем. Да и наших лошадок попутно прихватили. Фомушку до смерти забили. Прямо на дороге в пыль втоптали. И мне досталось по уши. Едва ноги унес.
Кулак-Могила не стал дальше слушать причитания цыгана, словно нехотя, вполсилы ударил его по зубам и отвернулся. Не удержавшись на ногах, Ромка упал на бок. Вместе с кровью выплевывая выбитые зубы, он пополз в кусты, боясь возвращаться в компанию, так неприветливо встретившую его.
— Продали лошадей, сволочи, — процедил сквозь зубы Кулак-Могила. — Вот что, парень! — отозвал он в сторону Митьку. — Отбери самое нужное, что сможем унести. Дальше пойдем вдвоем: дураков и больных к черту.
Неразговорчив и необщителен был Митька среди беглых арестантов, но тут не вытерпел. Хоть не считал он друзьями Скока и Ромку, нельзя было бросать их в беде, и, глядя прямо в неподвижные зрачки Кулака-Могилы, Митька спокойно проговорил:
— Пойдем все вместе, или можешь топать один.
Получив неожиданный отпор, Кулак-Могила на мгновение опешил.
— А это чем пахнет? — спросил он, поднося к носу Митьки огромный кулачище.
— Не шали, батя, — ответил Митька, сжав запястье Кулака-Могилы и медленно отводя его руку в сторону.
— Силен, бродяга, — одобрительно буркнул Кулак-Могила.
И как это часто бывает, когда сила, встретив на своем пути равную силу, не идет напролом, а ищет обходной путь, так и старый каторжник уступил молодому широкогрудому парню, прирожденному таежнику, способному в своих объятиях задушить медведя. И не заметил в ту минуту Митька в его взгляде ни злобы, ни зависти.