Минут через пятнадцать подтянулись и бронебойщики и открыли по виднеющимся башням танков огонь. Первую огневую точку поразили тремя выстрелами, вторую — двумя. После того, как оба танка задымились, батальон опять пошёл в наступление.
За небольшим полем, вдоль лесочка, шла линия окопов немецкого левого фланга, позади которой находилось село с необычным названием Золотое Дно. А правее и чуть дальше виднелись крайние хаты ещё одного села — Нового Света. Со стороны обоих сёл велась плотная стрельба.
Вторая и третья роты батальона развернулись влево и двинулись на Золотое Дно, таким образом обойдя Комарник. Первая рота продолжала наступать на Новый Свет.
По немецким позициям вновь ударили пушки и миномёты, помогая пехоте. От грохота взрывов и свиста летящих мин, от раздающихся со всех сторон выстрелов заложило уши, а с сознанием творилась настоящая свистопляска. То оно словно меркло, и тогда Семён с трудом понимал, что происходит вокруг, то впадало в какой-то странный ступор, и тогда исчезал напрочь страх, а вместо него возникало полное, жутковатое равнодушие ко всему, и даже к своей жизни. Семён всякий раз начинал противиться этому состоянию, краешком ускользающего здравомыслия понимая, что нельзя ему поддаваться. Ведь без страха и без рассудка человек в бою просто идёт на убой. Нельзя терять рассудок! Нельзя!..
Рядом оглушительно громыхнуло, и в следующий миг незримая сила толкнула Семёна в левый бок, едва не повалив его на снег. Он остановился и, оглядев себя, убедился, что остался цел и невредим. Только после этого вспомнил о Лукинце, который шёл слева от него.
Оглянувшись, увидел ефрейтора, лежащего в неудобной позе — на боку, уткнувшись лицом в покрытый багровыми пятнами снег. Бросившись к нему, Семён перевернул Лукинца на спину и увидел искажённое от боли, бледное лицо.
— Миша, ты что? Зацепило?
Лукинец что-то произнёс, но Семён не расслышал — уши ещё были заложены. Затем он заметил, что полушубок ефрейтора в нескольких местах порван, словно его со злостью истыкали чем-то острым.
Лукинец опять что-то прошептал, и Семён, скорее по движениям губ, разобрал слова:
— Ну вот и всё, Сеня…
Затем ефрейтор натужно улыбнулся, и эта улыбка застыла на его лице смертельной маской. И невозможно было поверить в то, что его больше нет. Ведь ещё вчера Михаил был жив и весел и приглашал всех к себе в гости — в южный крымский город Алушту, где по набережной гуляют красивые девушки, а в море плещутся удивительные дельфины. Но сейчас он лежал здесь, на пропитанном кровью снегу, и это было очень несправедливо и неправильно…