А третий Семён дрался вместе с Тимофеем Сегаловым, который тоже ловко орудовал винтовкой и уже уложил двух фашистов. Но сразу два вражеских автоматчика изрешетили пулями тело Тимофея, и он упал, шепча имя Господа, а душа его унеслась в небо сгустком яркого света…
Четвёртый Семён, став частью красноармейца Епихина, рубил врагов пехотной лопаткой. Он двигался подобно вихрю, вертясь и нанося удары во все стороны. Сбил с ног одного, рубанул второго, подсёк третьего… Но и сам он пал на поле брани, сражённый из «вальтера» немецким офицером.
Пятый Семён присутствовал рядом с Ильясом Давлетгиреевым, а тот, расстреляв последний рожок, отбросил автомат и продолжил схватку уже со своим самодельным ножом в руке, и не было врагам спасения от этого разящего металла.
— Schwarz Messer! — закричал кто-то из немецких солдат, с животным ужасом глядя на мелькающее перед ним лезвие ножа.
В этот момент первый Семён, лишившись винтовки (она застряла в теле ещё одного гитлеровца), тоже выхватил своего «Сеньку». Немцы окружили его, но стояли метрах в трёх, боясь подходить ближе.
— Что, обделались?! — Он водил ножом из стороны в сторону и торжествовал, видя страх на лицах врагов. — Ну, кто рискнёт?
Немецкий офицер что-то коротко рявкнул подчинённым, и те открыли по Семёну огонь из винтовок и автоматов. Пули впивались в него, жаля нестерпимо больно. Семён взревел от этой боли и от ярости и пошёл прямо на офицера.
— Сэня, я здэс! — воскликнул Ильяс, оказавшись рядом с ним и закрывая собой Семёна от этих безжалостных пуль, принимая часть их на себя.
Чеченец попытался дотянуться ножом до кого-нибудь из стрелявших, но не смог и упал лицом вниз, а один из гитлеровцев стал остервенело втыкать в спину Ильяса штык, боясь, что советский солдат поднимется и продолжит сражаться.
Семён ещё видел это, хотя сознание его уже начало меркнуть, и в глаза полез туман. Превозмогая боль, он прыгнул из последних сил на немецкого офицера и всадил ему в грудь верного «Сёмку», прежде чем фашист нажал на спусковой крючок пистолета. Эта последняя пуля пронзила сердце рядового Семёна Золотарёва, и оно навсегда перестало биться.
Но, умирая, он успел увидеть бегущих сюда красноармейцев и ощутить в душе радость, оттого что взвод всё-таки выполнил поставленную перед ним задачу. А ещё в душе Семёна в этот последний миг его земной жизни появилась твёрдая уверенность в том, что победа обязательно наступит…
На какое-то время он канул в кромешную тьму, в которой не было никаких звуков, но потом вдруг оказался в цветущем и благоухающем фруктовом саду, под кронами деревьев которого стоял длинный дубовый стол, накрытый белоснежной скатертью. За этим столом сидел весь взвод Семёна, вместе с командиром, и на каждом была новая, с иголочки форма и пограничная фуражка.