— Всё, братцы, кранты Москве, — подытожил ещё один.
— Прекратить болтовню! — не выдержал Попов. — Товарищ Сталин в Москве, и никто её немцам не сдаст. А за распространение ложных слухов будем карать по законам военного времени! Всем понятно?
— Всем разойтись! — поддержал его лейтенант. — Иначе применим силу!
— А ты не брешешь, капитан, что Сталин не свалил? — выкрикнул кто-то из толпы.
— Не вру, товарищи, — уже спокойней сказал Попов. — Иосиф Виссарионович здесь и будет лично руководить обороной Москвы.
— Ну, слава богу, — произнёс женский голос. — А то мы уж не знали, что и думать.
— Ну, ежели он лично, тогда конечно… Москву не сдадут, — согласился какой-то старик.
— Повторяю, никто Москву не сдаст. — Голос Попова был твёрд и убедителен. — А теперь расходитесь.
Тот, что уверял про бегство Сталина, уже куда-то скрылся. Остальные люди тоже начали разбредаться, заметно повеселевшие лицами.
— А что, Сталин и вправду в Москве? — спросил Карасёв, когда толпа рассеялась.
— Конечно, в Москве, — после паузы ответил капитан и растерянно посмотрел на своих, словно искал у них поддержки.
— А ты что же, лейтенант, сомневаешься в этом? — с наигранной строгостью произнёс Мартынюк.
— Да нет, — неуверенно сказал Карасёв и шмыгнул носом, словно провинившийся в чём-то мальчишка.
— Тогда пойдём дальше. — Попов повеселел и подмигнул старшинам.
Александр мысленно поаплодировал ему за находчивость и за то, что капитан ободрил и тех людей, и этого лейтенанта, вселив в них уверенность, которая сейчас значила очень много.
Курский вокзал был переполнен людьми, спешащими покинуть Москву в направлении на Горький и дальше на восток. Они тащили в руках и за спиной чемоданы, саквояжи, корзины и просто узлы с вещами, бросив в своих квартирах почти всё нажитое имущество и забрав только самое необходимое и самое ценное, дорогое сердцу.
На перроне тоже была уйма народу, который любым способом пытался влезть в пассажирский поезд, уходящий на Киров. С руганью мужчины и женщины отталкивали друг друга, забыв о всяком приличии, а порой и о человеческом достоинстве. Доходило до тычков и даже мордобоя, и тогда приходилось вмешиваться. Смотреть на всё это было грустно и омерзительно. Тем более что среди уезжающих виднелось немало одетых в приличную, дорогую одежду. Возможно, это были те самые представители партийной номенклатуры, о которых толковали на улицах.
В сущности, сейчас на глазах Александра разыгрывалась величайшая драма, мало чем уступающая той, что происходила на его родной днепропетровской земле, когда там был голод.