Я отступила назад, врезалась в стол, а потом вылетела из кабинета.
Бежала по коридорам, не разбирая дороги, пока не наткнулась на ведущий к дамской комнате указатель. В туалет почти влетела, чудом не сбив с ног какую-то эссу. Она оглянулась, но ничего не сказала. К счастью, все кабинки оказались свободны. Ткнула во внутреннюю блокировку, которой пользуются уборщицы: «Туалет закрыт на гигиеническую обработку», рванула к раковинам, врубила горячую воду на максимум. Шипение, от соприкосновения с прохладным воздухом ввысь взметнулось облако пара, зеркало затянуло непрозрачной пленкой. Вместе с моим отражением, к счастью.
Видеть припухшие от поцелуев губы и свои шальные глаза сейчас было выше моих сил, но я все-таки провела ладонью по стеклу. Смазанный штрих отразил посветлевшую почти до сиреневого радужку. Это особенность цвета моих глаз, доставшаяся от матери: когда я спокойна, он фиолетовый, когда, как сейчас…
А как сейчас?
Меня не колотило только потому, что я вцепилась в края раковины и в ладони втекал холод ее краев. Губы действительно были откровенно припухшими. Бессовестно.
Я облизнула их и чуть не взвыла от вкуса, от желания, все еще пульсирующего между ног.
Резко, до упора, повернула кран на холод и плеснула в лицо воды. Раз, другой, третий. Щеки не желали остывать, а дыхание — становиться спокойным, зато разум понемногу прояснялся. Танни с мозгами скептически оценила отражение и выдала:
— Дура!
Удар ладонями по краям был такой острый, что боль плеснула в предплечья и потекла по рукам, отрезвляя. Я лупила ни в чем не повинную раковину до тех пор, пока не перестала чувствовать. Руками, сердцем…
Вообще.
Только после этого закрыла кран, глубоко выдохнула и…
Поняла, что сумка с планшетом осталась в кабинете.
Ну, класс.
Постояла еще немного, выравнивая дыхание и убеждая себя в том, что при встрече с Гроу ни одно животное не пострадает. В конце концов, я могла ему врезать, когда он меня лапал? Могла. Не врезала? Сама виновата.
Отражение скептически созерцало меня, а я его. Торчащая из заколки щетка волос, которые со времен школы стали значительно длиннее и которые все равно особо никто не видел. Я собирала их в прически, скручивала в жгуты, неизменно оставляя лишь несколько торчащих прядей. Не молодая женщина, а пацанка. Что во мне вообще от женщины, кроме отметочки в документах? Может, Айра и права была со своими намеками, потому что, глядя на меня, вообще сложно представить рядом мужчину.
Щелкнула заколкой, освобождая плотно стянутый на затылке жгут, и волосы рассыпались по спине до талии. Вообще-то, это было на спор: однажды мы с Имери договорились до того, что я никогда не смогу отрастить волосы длиннее, чем до плеч. Она поставила свою юбку, которая мне очень нравилась, а я пообещала отдать ей Бэрри, если не отращу их до задницы. В общем, благодаря Бэрри теперь у меня не короткие разноцветные огрызки, а длинные разноцветные пряди. Разумеется, с «до задницы» я ходить не стала, регулярно посещала стилиста, но распущенными все равно не носила.