Короче говоря, я устроила сцену. Но потом смогла взять себя в руки и поняла, что безумно счастлива его видеть, даже при таких обстоятельствах. Я спросила его, любит ли он ту девушку и можно ли назвать их любовниками. Он не отрицал этого, но и не признавал, так что я до сих пор ничего не знаю о природе их отношений.
Нет смысла утомлять вас деталями… Эйб пытался все объяснить, просил прощения, а я настаивала на том, что наш разрыв – большая ошибка. Я соврала ему, что у меня есть кое-какие дела в Париже. В общем, я осталась там еще на несколько дней и стала за ним следить. Он встречался с Симоной, и я была больше чем уверена, что они без ума друг от друга. Я была не в себе, понимала, что веду себя постыдно, но, как я уже говорила, ничего не могла с собой сделать.
Под каким-то нелепым предлогом я забросила все дела в компании, бродила, как привидение, по огромному чужому городу и постоянно спрашивала себя: что я здесь делаю? Я даже не уверена, что события, о которых я впоследствии думала как о реальных, произошли на самом деле. Всю свою жизнь я была рассудительным человеком и вела себя согласно здравому смыслу – и вдруг превратилась в потерянную женщину, которая своим поведением принижает свой статус.
У меня было ощущение дежавю, я будто бы снова оказался в Мэне, в поместье Джошуа Флейшера, и мне рассказывали ту давнюю историю, только теперь от другого лица и под другим углом.
– Человека, который попросил меня рекомендовать кого-нибудь для работы в фонде, звали Пьер Золнер. Он преподавал в Политехническом институте. Я была уверена, что, если Эйб потеряет работу в фонде, он непременно вернется в Штаты. Поэтому я написала письмо, в котором оклеветала Эйба и Флейшера, и анонимно отправила его Золнеру. Позже Пьер позвонил мне и сообщил, что, несмотря на все его уважение ко мне и наши дружеские отношения, фонд был вынужден отозвать предложение о работе.
Я вернулась домой и зажила прежней жизнью. Какое-то время даже запрещала себе думать об Эйбе. Он больше мне не писал и не звонил, я тоже не пыталась с ним связаться. Однажды, в конце восьмидесятых, я случайно, детали тут не важны, встретила одного человека из Батон-Руж, который был хорошо знаком с Хэйлами. Он рассказал, что отец Эйба чуть не получил инфаркт, когда увидел, что его сын идет по улице Лос-Анджелеса. Но когда он его окликнул, Эйб притворился, будто не слышит. Я знала, что Эйб никогда не любил отца, поэтому меня не удивило, что он решил порвать с ним всяческие отношения.
То, что вы мне сегодня рассказали, доктор Кобб, очень прискорбно. Теперь я понимаю, что тогда просто со зла разрушила всю его жизнь. Если бы я не отослала то письмо, Эйб, возможно, жил бы сейчас с той женщиной, а вместо этого он вернулся и умер в одиночестве в психиатрической клинике.