— Помогите… — неуверенно начала она.
— Так и быть, — человек легко поднял ее, втиснул на продавленное сиденье, пристегнул ремнем и захлопнул дверцу.
— Помогите! Пожалуйста! Спасите, меня крадут!
Но темный человек уже сидел рядом и заводил мотор. Старческий кашель машины заглушил все — и шум моря, и ее крики, и даже мяукающие вопли чаек. И они медленно выехали с узкой набережной на улицу. Кажется, именно по ней она в счастливом начале гналась за колибри.
Теперь город выглядел мрачным и обшарпанным, и вместо ароматов юга в носу засел запах пыльных тряпок. Машина дребезжала, каждая неровность на дороге ощущалась всем телом, как сказочная горошина под перинами. Человек не торопился — пропускал пешеходов, объезжал стаи голубей и задумчиво постукивал пальцами по ветхой оплетке руля.
— Отпустите меня к маме.
— Угу.
— Вас в милицию заберут.
— Это вряд ли.
— Ну пожа-а-а…
— Не шуми.
У лобового стекла подпрыгивали пластмассовые щенки в корзинке — то один высунет мордочку, то другой. Она смотрела на них и потихоньку успокаивалась, слезы и морская вода высыхали на лице, стягивая солью кожу. Ведь темный человек пока не сделал ей ничего плохого, и разговаривал с ней вполне дружелюбно. Только голос у него был усталый и немного печальный.
— Да, загоняла ты меня.
— Это вы меня гоняли…
— На ноги свои глянь.
— Нормальные ноги.
— Отличные, новенькие. А у меня ревматизм.
Вот, разве бывает у маньяков ревматизм, рассудительно подумала она. А у него есть. И еще он возит с собой пластмассовых щенков в корзинке — просто так, чтобы смотреть, как смешно они прыгают на ухабах.
Они выехали из города и теперь катили вдоль моря. В ту самую сторону, где была гостиница, а в ней спали — да нет, не спали уже давно, а искали пропавшее чадо и волновались родители. Уже было видно то самое скопление домиков на берегу.
Человек притормозил, съехал на обочину. Потом вышел из машины и открыл пассажирскую дверцу.
— Иди, — сказал он.
Она подергала за ремень, он понял и отстегнул ее.
— Иди, иди.
Она посмотрела на него исподлобья и вспомнила прекрасный городок, оставшийся позади, полную чашу солнечного меда, в которой он стал темной каплей. На глаза набежали слезы.
— Зачем вы… зачем вы меня увезли?
Она вдруг поняла, что больше всего на свете хочет сейчас не к маме с папой, а обратно в безымянный город, который успела полюбить, к римским развалинам и доброму дедушке, так и не успевшему отдать ей помидор с сыром.
Человек наклонился и положил руки ей на плечи.
— Этого города скоро не станет. Совсем скоро, сегодня, вот-вот. Он исчезает, понимаешь? Он очень, очень старый, и его ткань протерлась от времени. Из этого мира уходят не только люди, такое случается и с городами. Он исчезает прямо сейчас, а ты запомнила его улицы, запахи, рыночных торговцев и кошек. Ты запомнила его так ярко, как будто он был сотворен вчера, а не пропадет сегодня. Он сохранился в тебе целиком. Ты забудешь сегодняшний день, меня, себя вот такую — но город останется. И потом, когда ты вырастешь, ты напишешь о нем, или нарисуешь его, или расскажешь о нем сказку своим детям, или он просто будет тебе сниться. Ты понесешь его дальше, и все мы воскреснем. И город снова будет. Теперь он отпечатался в тебе, и ты не можешь исчезнуть вместе с ним. Поэтому — уходи. Просто иди, слушай цикад и не оглядывайся.