— Да я!.. Я... — только и сказал, весь встрепенувшись, Семён Куваев и так схватился за этих болванов, что ему даже носили в сарай, где работал, хлеб и квас — забывал поесть. А Тулья сначала ему просто помогал, а потом, ко всеобщему удивлению, и сам стал резать, хотя до этого ничем подобным никогда не занимался, даже и стамески-то в руках не держал. И надо же! Куваев просто ахал и говорил всем и Тулье, что тот родился вовсе не пьяницей, не человеком без дна, способным пить без остановки и сколько угодно, а редким резчиком, только никто и сам Тулья до тридцати лет не знали об этом. «Но теперь-то, слава Богу, узнали!» Тулья уж недели три и не выпивал ни капельки.
Вдвоём они вырезали древнего бога в хламиде и с копьём, древнюю же богиню, полунагую, с крыльями, трубящую в трубу, ещё одну богиню с венком в руках, сидящего на задних лапах льва, пляшущего скомороха с дудкой и двух сидящих же на задницах медведей. Всех ярко раскрасили.
А с неделю назад Ивану привели двух мужиков с Ордынки — маленького постарше и длинного помоложе, — которые умели и стали делать фигуры из льда: двух богатырей, двух солдат и двух сидящих зайцев. Как будто выращивали эти фигуры из льда-то. Разложили у забора сразу шесть широких деревянных плах, калили на каждую ковшиком воду, где кругом, где столбиками, где горкой, — подмораживало хорошо, быстро, и как совсем схватило, лили сверху ещё, потом с боков. У последних колдуют — а первые уж застыли. Каждая аршина в два высотой получилась, сначала-то просто как ледяные необычные глыбы. Но они их зубильцами, да тесаками, да ножами потом тук да тук, ширк да ширк, вырубали, скребли, ковыряли, снова лили воду, «намораживали недостающее», с водой же их «уваживали», полировали-оглаживали — руки на холоду были у мужиков словно ошпаренные, — но зато красотища получилась, какой большинство отродясь не видели. Мало что богатыри взаправду как богатыри и солдаты как солдаты и зайцы — все ведь ещё и с дивным зеленоватым светом внутри, все играют внутри, живут, а по краям прозрачные и живут своими цветами. Глаз не оторвать. Свои ещё во дворе подолгу стаивали, любовались, удивлялись. А здесь, у горы в пляшущем ярком свете смоляных факелов ледяные фигуры заискрились, замерцали, заполыхали внутри ещё и жёлтыми, белыми, оранжевыми вспышками, огнями, переливами, а поднятые наверх ещё и голубыми, чёрными. Светила полная луна, небо было чистое, аспидное. Все застыли заворожённые, и сколько так стояли, никто, конечно, не заметил. Потом ставили, укрепляли болванов на горе: четырёх на верхней площадке по углам на тумбах, остальных за бортами на специальных выпусках по всему спуску. Болван деревянный — болван ледяной. Донизу. А все бока горы обтянули красным сукном, три штуки раскрутили, ни одного бревна и ни одной дощечки не стало видно. В снег вокруг понатыкали ёлки — два воза привезли.