Иван ожидал от них удара посильней. Даже головой покачал и усмехнулся. Сказал Шаврову и Молчанову, пусть ещё вызывают в канцелярию, а он так и не придёт, а они через срок чтобы это письмо послали на его службу в Сыскной для дальнейшего разбирательства с ним на месте. Чтоб судье Егору Напеину сами лично пометили и послали.
Так и было сделано, и письмо то, придя в Сыскной приказ, исчезло на года.
Потом два длинных показали на одного мужика, они нагрянули, а тот уж неделю, как Богу душу отдал. На другого показали: богатый, мол, и с детьми, есть что вытрясти, а у того в избе земляной пол, голые лавки и полати, полчища тараканов и детей тринадцать душ и все малые — голопузые, голозадые и жадно на них глядели, не дадут ли дядечки чего пожевать. Иван хохотал и даже оставил тому мужику рубль. А двум длинным велел, чтоб к доносителям своим пригляделись и проверили их, а с новыми чтобы вообще были осторожны, всё перепроверяли, прежде чем поднимать его с командой.
Показали на третьего, с Таганки, который три или четыре года назад ездил на Север, но куда именно, узнать не удалось, — страшный нелюдим, с соседями не знается. Вернулся же оттуда с большой тяжёлой поклажей — видели, как выгружали. Имеет в Таганке же мануфактурную лавку, но бывает в ней редко и в дела особо не вникает, заправляет там приказчик, который только и сказал о хозяине, что не злой и всегда шибко занятый, а чем, не ведает. Живёт неподалёку от лавки в собственном доме со старухой матерью, стряпухой и работником, и вечерами и ночами и при занавешенных окнах всё равно видно, что свет там часто чуть не до утра горит. И чужие люди там бывают, немного, но бывают, и всё больше из достаточных, и по описаниям соседей похоже, что кое-кто и из именитых раскольщиков наведывался.
Налетели туда нарочно к ночи. Отпер работник, а он со свечой и сам наверху на лесенке встретил. Обходительный, внимательный: «Пожалуйте! Пожалуйте! Чем могу служить?» Весь справный, белокурый, красивый, лет сорока с небольшим. Как узнал, зачем пожаловали, заулыбался и стал объяснять, что он книжник каллиграф-изограф, переписывает старинные книги, за ними и ездил на Север, но в Каргополе не был. И показал, какие огромные, чёрные от времени, тронутые жучками и мышами книги привёз и какие дивные новые делает с них: писанные древним полууставом с цветными золочёными буквицами, с яркими картинками, в жёлтой, тиснённой узорами, остропахучей коже с серебряными застёжками. Сказал, что раскольники у него действительно бывают, просят из готового кое-что продать и заказы делают, но он за деньги редко работает, для себя их делает, «для душевной радости и потомства».