Фран завораживала тайна, скрытая в складе ума, так несходного с собственным. В этом угадывался некий вызов, на который ей было чем ответить, но не сейчас, нет. Только этого не хватало. Прав был слепой мошенник, когда говорил, что рано ей изучать его искусство.
Слепой мошенник, бессмертный дух, Ангел отрад и страданий любви. Почему именно он взялся быть её проводником по дорогам судьбы? Безглазым и беспощадным проводником. Куда он ведёт её? Кто ждёт её в конце пути?
А ведь ответ на последний вопрос достаточно очевиден, если оставить самообман и прислушаться к мнению старших. Багряноглавый и багрянородный, тонкий юноша в клубящемся плаще, очерченный красной тушью умелой рукой рисовальщика из Оренхеладских скрипториев… Рдяный Царь, явившийся ей в видении над раскрытой книгой Пророчеств в домике священника на далёком берегу Южного Моря. И во сне, приснившемся там же, разве не её душа стремилась, как к высшему благу, предстать пред лицом его в гордой и славной столице?
А, в самом деле, её ли душа? Фран показалось тогда, что во сне их было двое. Она и её загадочный двойник, две одинаковые карты в руках слепого жулика, — простой ли случайностью будет, кому из них выпадет стать возлюбленным другом царственного духовидца, его чудовищем, его ключом к Воротам Мрака?
Не к этой ли любви готовится её душа, не она ли одна сможет зажечь её сердце? Или напротив, сердце её создано для войны и ненависти, а пленительный образ являет предназначенного ей врага, битва с которым окажется слаще любовной?
Обычно Фран избегала подобного рода искусительных размышлений, но на этот раз спохватилась слишком поздно — мысль уже попала в ловушку, и сознание медленно погружалось в бесконечное остановившееся мгновение транса.
…Она увидела его сразу: тонкие красные пряди прилипли к белому лбу. Страдальческий излом бровей выдавал душевное напряжение, которого требовал неведомый ритуал. Он что-то бросал в дымящуюся чашу треножника, и тьма за его спиной шевелилась и вспучивалась оскаленными звериными харями и алчно протянутыми когтистыми лапами. Он не замечал окружавших его бесчинств, в чём-то настойчиво убеждая рой золотистых искр, поднимавшихся вместе со струями дыма.
Фран не понимала языка, слова которого звучали в проникновенном быстром шёпоте, но чувствовала, что голос приобретает над ней власть, возрастающую с каждым мгновением. И вот прекрасное и страшное лицо совсем рядом, и в каждом его зрачке, удвоенное, пляшет жертвенное пламя, и эти зрачки, без сомнения, направлены точно на Фран. Она чувствует на себе этот зовущий взгляд через тьму и бесчисленные пространства. И понимает изумлённо, что почти готова ему повиноваться, отдаться на милость заклинающей её воле, воплотить предначертанную ей судьбу.