— Так, — озадаченно сказал Хутиэли. — Но ведь шляпу нашли в…
— Мейергофф сам ее и подбросил после того, как Бокштейн вернулся в отель, — предположил Беркович. — Ему ведь нужно было сфабриковать улику против приятеля!
— Но ведь он тоже английский аристократ, — сказал инспектор. — Он тоже должен был понимать, что к вечернему платью…
— Судя по Бориному описанию, — улыбнулась Осинская, — этот Мейергофф далеко не аристократ. Этакий выскочка… Зеленая рубашка и серые брюки, фи! Да и Бокштейн этот тоже… Это скорее еврейская аристократия, если вы понимаете, что я имею в виду.
— Еврейская аристократия, — пробормотал инспектор, — это мы с Борисом. Подумать только, на какой ерунде прокалываются убийцы…
— Ерунда? — воскликнула Осинская. — Да вы знаете, что в жизни нет ничего важнее правильно подобранного туалета?
— Сержант, — сказал инспектор Хутиэли, — ты не хотел бы заняться научной деятельностью в области криминалистики?
— Если вам не нравится, как я работаю, — отозвался сержант Беркович, — и вы хотите от меня избавиться, скажите сразу, я не обижусь.
— Вот еще, — возмутился инспектор. — Просто я знаю, что все русские любят заниматься наукой. Статистика: в вашей алие процент научных работников в пять раз выше, чем в среднем по стране.
— Положительные стереотипы ненамного лучше отрицательных, — вздохнул Беркович. — «Все русские репатрианты — ученые» звучит примерно так же, как «Все русские женщины — проститутки».
— Что за аналогия, сержант!
— Простите, инспектор, но я просто возмущаюсь, когда…
— Все, я понял. Вы, русские, не любите обобщений.
— Не любим, — ехидно сказал Беркович. — Причем — все.
— Подумать только, — вздохнул инспектор. — Какие страсти, а ведь я хотел только сказать, что было бы неплохо разобраться в таком сугубо научном феномене: почему львиная доля преступлений приходится на время с трех до пяти часов ночи, когда каждому нормальному человеку, даже если он полицейский, сильнее всего хочется спать.
— Час Быка, — пояснил сержант. — Темные силы сгущаются перед рассветом.
— Вот именно… Для Ицхака Айзенберга темные силы сгустились слишком плотно.
— В чем дело? — резко спросил сержант. — Кого-то убили?
— Да, — кивнул инспектор. — Сегодня между тремя и четырьмя часами. Извини, я не стал поднимать тебя с постели, я не такой садист, как некоторые мои коллеги. Поехал сам.
— А кто тот садист, который поднял с постели вас? — осведомился сержант.
— Дежурный по управлению. Быть садистом ему положено по служебной инструкции.
— Так что произошло с этим Ицхаком Айзенбергом?
— Его убили, — сообщил Хутиэли. — Ударили по голове камнем и проломили череп. Главный и пока единственный свидетель дожидается в приемной, пока я тут с тобой обсуждаю проблему ночного сна.