Я ошибался. Настоящее слушание — это действительно тот период тишины, когда ты позволяешь чьим-то словам достигать своего сознательного мозга, но оно включает в себя и кое-что ещё немного странное: своей позой, лицом и звуками ты сигнализируешь ему: «Я хочу то, что у тебя есть, мне нужно знать то, что ты знаешь, и я хочу, чтобы ты продолжал рассказывать мне то, что рассказываешь». Беседующие друг с другом двое добрых друзей — худший кошмар стенографиста. Они говорят одновременно. Когда один говорит внятные слова, второй издаёт звуки — «Ага». «О-о». «Знаю». «Угу, угу, о, я это видел, угу. Они это сделают». Они слушают друг друга таким образом, когда каждый одновременно и проталкивает информацию другому, и вытягивает из него информацию. Проталкивай, вытягивай, проталкивай, вытягивай. Когда у них много общего, это действительно идёт рука об руку — проталкивайвытягивайпроталкивайвытягивай. Вот что такое, слушать по-настоящему.
Чтобы быть эффективным в ФБР, я провёл много времени, слушая — то, к чему мы прилагаем усилия, чтобы делать хорошо. Для руководителей сложно хорошо слушать, потому что это требует от нас быть уязвимыми, рисковать нашим главенствующим положением. Барак Обама удивил меня, выбрав директором ФБР. И здесь Барак Обама снова удивил меня. Он был исключительным слушателем, на порядок лучше всех, кого я когда-либо видел в руководстве. На различных совещаниях с президентом я наблюдал, как он упорно работает над тем, чтобы вовлечь в разговор как можно больше точек зрения, зачастую игнорируя иерархию, отражённую в рассадке — руководители за столом, публика рангом пониже в креслах вдоль стены. Я вспоминаю встречу в Ситуационном центре по поводу секретной технологии, на которой Президент Обама спросил одного умника из Кремниевой долины, сидевшего без галстука у стены, что он думает о дискуссии, которую только что вели за столом официально одетые руководители военных и разведывательных ведомств страны. Тот лохматый парень тогда возразил некоторым из нас. Обама охотился за мнениями. Возможно, это было наследие его жизни в качестве профессора, наугад вызывающего кого-нибудь с заднего ряда. Этот подход часто приводил к хаотичным беседам, но он позволял ему услышать точки зрения, которые, в администрации Буша, были бы разбавлены должностью или страхом быть осмеянным. В Ситуационном центре Буша ни разу не видели парня без галстука, а если бы он каким-то образом и проник на задний ряд, его бы не вызвали, а если бы он всё равно заговорил, его бы высмеяли за его наряд.