– Мне пока нельзя никуда отлучаться, – сообщает ей Андерсон уже из кухни. Я вижу, как он склонился над раковиной и ополаскивает лицо водой, обрызгивая попутно свою хипповую майку с Т-образной горловиной элегантного цвета пожухлой зелени.
– Снова попался по пути какой-то спиртоводочный завод, да? – интересуюсь я.
– Не судите строго, мэм! – отвечает он, распрямляясь во весь рост, и наливает себе стакан воды.
– Трудно удержаться! – парирую я.
– О, судить всех и вся – это по ее части! – тут же подает голос Рори с дивана. Она все еще пребывает в состоянии прострации. – Если ей захочется, она в два счета засудит любого. Не сомневайтесь!
Питер удивленно вскидывает брови, но молчит, сосредоточенно трет лицо руками.
– Заткнись, Рори! – говорю я угрожающим тоном. И странным образом напряжение в комнате спадает.
Рори бросает виноватый взгляд сначала на Питера, потом на меня.
– Ты права, – говорит она с покаянным видом. – Что это я разошлась? Пожалуйста, не обращайте на меня внимания. У меня сейчас полнейший кавардак и в голове, и вообще…
– Красотища! – подает голос Андерсон.
– А ты тоже заткнись! – командую я ему. – И поменьше сарказма в речах, ладно?
Удивительно, как же быстро я могу реагировать, мгновенно переключаясь с одного на другое, поражаюсь я самой себе. Я еще раз смотрю на всех троих. Предполагается, что я живу моментом и не отягощаю себя никакими сложностями. Так какого же черта вы все трое грузите меня уже своими проблемами?
– Да никакого сарказма! – обижается Андерсон. – Я, между прочим, имел в виду вот эту картину.
Он тыкает пальцем в полотно, висящее над камином, на котором якобы изображен закат или бог его знает что еще.
– Это работа моего отца, – говорим мы с Рори в один голос.
– Она приносит несчастье! – зловещим тоном добавляет сестра. Но ни у кого из нас нет сил, чтобы отреагировать смехом на ее черный юмор.
– Простите меня, – винюсь я перед Андерсоном.
– Прощаю! – великодушно заявляет он и пристраивается на кушетке рядом с Рори. Я кое-как вклиниваюсь между ними и задумываюсь. Невеселенькая картина у нас вырисовывается, прямо скажем. Я слышу, как глубоко дышит сидящий рядом Андерсон. Питер явно чувствует себя лишним в нашей компании и незаметно снова исчезает за дверями спальни. Рори мгновенно усаживается в то кресло, на котором он сидел, и вольготно забрасывает ноги на нашу антикварную оттоманку. Я набрасываю на Андерсона одеяло, потом укутываю пледом сестру, а сама, стоя в проходе и прислонившись к стене, начинаю рассматривать картину отца. Вне всякого сомнения, это – шедевр. Но как я могла хранить это замечательное, это бесценное по своим художественным достоинствам полотно, служащее вечным напоминанием об отце, у себя дома? Ведь именно отсюда я и должна была гнать эту нечистую силу в первую очередь. Я смотрю на красные и золотые мазки, разбавленные черными штрихами, и пытаюсь понять, в чем суть раздирающих меня противоречий. Наверное, в том, что я так и не смогла оправиться от тех тяжелых душевных травм, которые в свое время нанес мне отец.