Дом, где жили Верховцевы, был разрушен прямым попаданием бомбы. Устояли только две стены и часть перекрытия над ними. Верховцев обошел развалины: битый кирпич, обгорелые балки, мертвый шелест кровельного железа, и над всем этим тоскливый запах тлена. На одной стене удержалась репродукция с левитановского «Марта»: синеватый снег, еще голые, но уже пробуждающиеся деревья, небо над ними ясное, благостное.
Среди обломков Верховцев увидел измятый, потрепанный томик Пушкина. Вспомнил: перед отъездом в штаб дивизии читал Юрику «Сказку о попе и работнике его Балде». Юрик тогда еще спросил, что такое попадья.
Верховцев поднял книгу, смахнул насевшую на нее пыль, машинально разгладил смятые листы. Вот и все, что осталось от мирной жизни, от дома, семьи, счастья…
Вася внимательно посмотрел на капитана:
— Не расстраивайтесь, Алексей Николаевич. Верно, уехала Анна Ивановна с ребятишками. На шоссе вон какая сила народу…
Верховцев еще раз обошел развалины и только теперь заметил старика в грязном брезентовом плаще, подпоясанном веревкой. Сидя на корточках, он рылся в мусоре.
— Дедушка! — окликнул Верховцев. Старик вздрогнул, воровато оглянулся, в щелочках гноящихся век блеснули зрачки.
— Не знаешь ли, где жильцы из этого дома? Женщина тут была с детьми.
— Погибли! Все погибли. — Старик поднял вверх обросшее серым мохом лицо, визгливым фальцетом забормотал:
Что вихри тучи к тучам гнали,
Что мрак лишь волны освещали,
Что гром потряс всемирну ось…
Вася с сожалением посмотрел на старика:
— Тронутый!
Старик закашлялся и, отдышавшись, пробормотал:
— Слава тебе господи. Свершилось! — и перекрестился мелким крестом.
— Что свершилось? — вплотную подошел Вася. — Говори!
Кроличьи глазки старика пропали в щелках век, в горле затрепыхал клекот: не то плач, не то смешок.
— Врешь, паразит. Не свершилось! — И Вася бросился к машине, торопливо вытащил из-под сиденья автомат: — Разрешите, товарищ капитан, пришить контру?
Старик с неожиданным проворством подполз к Верховцеву, обхватил трясущимися руками сапог, прижался к нему лицом:
— Пожалей, седины мои пожалей. Ради деточек своих шалых прости меня, грешного, — захлебывался он, размазывая по голенищу слезы и тягучую нечистую слюну.
Только теперь Верховцев заметил, что из кармана брезентового плаща старика выглядывает голубенькое платьице Светланки. Он не мог ошибиться: беленький кружевной воротничок, лакированный красный пояс.
— Кончать? — вопросительно смотрел Вася, вскидывая автомат.
— Не надо! — брезгливо поморщился Верховцев и пошел к машине. Недовольный решением капитана, Вася пнул старика в бок ногой и погрозил кулаком: