Веко Гусева задергалось еще сильней. Зло, сквозь зубы, бросил:
— А нас убаюкивали: «Любимый город может спать спокойно»!
Из-за перегородки высунулась голова телефониста:
— Товарищ подполковник! «Дон» на проводе.
Гусев закричал в трубку:
— Бондарев? Как дела? Знаю, знаю! Боеприпасов подброшу, а людей нет. И думать не смей! На шаг отступишь — расстреляю. Так и знай. Верховцев прибыл. Сейчас у тебя будет.
Гусев бросил трубку и вытер ладонью потный со свежей ссадиной лоб.
— Слышали? Танки рвутся на шоссе. Надо держаться. А то потом и до Минска не остановим. Так я на тебя надеюсь, Алексей Николаевич, — переходя на «ты», почти просительно проговорил Гусев. — Знаю, тебе не легко, да и мне не легче. Ребят жалко… А надо… — И, не договорив, ткнул пальцем в карту: — КП Бондарева вот здесь. Перекресток шоссе и проселка. Там кирпичная сторожка. — И, повернувшись к перегородке, крикнул: — Связной, из второго?
В комнату с грохотом вскочил боец в помятой шинели — видно, спал — и замер перед командиром, приложив руку к пилотке.
— Товарищ подполковник! По вашему приказанию…
— Проведешь капитана в батальон и сразу назад. Ясно? — И, обращаясь к Верховцеву, сказал уже официально: — Я вас больше не задерживаю. Желаю успехов!
Вначале Верховцев и связной шли по шоссе, лишь кое-где меченному снарядами. Миновав реденький кустарник, свернули на тропинку, петляющую во ржи.
— Прямиком не пройти. Косит немец — спасу нет, — пояснил боец. Коренастый, несколько кривоногий, он шел не спеша, поглядывая в сторону леса. Там все отчетливей слышались пулеметные и автоматные очереди, с противным взвизгиванием поблизости шлепались мины. Верховцев невольно втягивал голову в плечи, досадуя, что рожь на этом участке уродилась низкая, по пояс.
Внезапно связной сильным толчком свалил Верховцева с ног и с размаху упал на него, плотно прижав к земле. Верховцев еще не успел сообразить, что произошло, как раздался протяжный, нарастающий свист, сухой злой разрыв хлестнул по голове, и черная земля, перемешанная с ржаными стеблями, взметнулась вверх.
Переждав с минуту, боец приподнялся и, отплевываясь и вытряхивая насыпавшуюся за ворот землю, словно извиняясь, проговорил:
— Сердитая, стерва. Не ушиб я вас?
Подавив дрожь, вызванную разрывом мины, Верховцев встал:
— Пожалуй, могли богу душу отдать. Ты, вижу, бывалый.
— На финской обучался. Наука там добрая была!
Пологой лощиной вышли к развилке. В кирпичной сторожке на снарядном ящике сидели командир батальона Бондарев — высокий, могучего телосложения русак с бритой, как у Котовского, головой, и адъютант старший — низенький, тощий Рябов.