…За свои неполные двадцать лет Олег Северов много раз влюблялся в женщин. Без памяти был влюблен он в Ирочку Опаль, ученицу восьмого класса «Б». Когда Ирочка, сияющая, как кинозвезда, выпархивала на сцену школьного зала и звонко частила:
Нина, Нина, тарантелла,
Старый Чека уж идет,
Вон и скрипка зазвенела,
В круг сбирается народ… —
Олег Северов из самого дальнего угла зала ревниво ловил каждый ее жест, улыбку, каждый поворот маленькой, гордо посаженной головки.
Как завидовал он всем, кто мог стоять рядом с Ирочкой, смотреть ей в лицо, разговаривать с ней! Сам же он подойти к Ирочке не смел: это было выше сил, отпущенных ему природой. Олегу казалось: только встань он рядом с Ирочкой — и всякий поймет, что любит он ее самой беззаветной, самой вечной — до гробовой доски — любовью. А эта любовь — страшная тайна. О ней не догадываются ни товарищи, ни родные, ни даже сама Ирочка Опаль.
Первая вечная любовь Олега Северова продолжалась целую учебную четверть. Летом, в каникулы, когда Ирочка уехала к бабушке в Конотоп, Олег влюбился в соседку — монументальную даму с римским, словно из гранита вытесанным, профилем.
В июльские вечера он бродил вокруг дома соседки, как бродит молодой драматург вокруг театра, поставившего его первую пьесу. За кружевными занавесками цвели соблазнительные огни, и Олегу казалось, что там живет не женщина, а по крайней мере жар-птица. Вот спустится она в ночной таинственный сад, и они пойдут, взявшись за руки, вниз, к реке, за реку, в дальние луга, под теплые звезды.
Изнывая от любви, Олег уходил в городской парк, прислушивался к чужому счастью, шептавшемуся на темных скамейках, твердил стихи:
Ты вся как лезвие. И рот в крови.
Я гибну! Умоляю — не зови!
И отпусти, как побежденного из плена.
От поцелуев еле жив,
Но все у ног твоих лежу,
Припав губами к чашечке колена.
Но не пришлось Олегу Северову лежать у ног соседки, и она была бы крайне удивлена, если бы ей сказали, что худощавый, застенчивый юноша, который всегда так быстро, не глядя, с озабоченным видом проходит мимо окон, по ночам вынимает из тайника под шкафом заветную записную книжку в черном клеенчатом переплете и пишет до утра:
Ты у меня одна!
Нет ни знакомых, ни близких.
Ты у меня одна!
Нет ни родных, ни друзей.
Встретились мы под небом,
Небом холодным и низким…
Впрочем, жар-птица не любила стихов. Даже на заре туманной юности она не заводила альбомов с амурами и мясистыми розовыми сердцами, пронзенными прямыми, как дышло, стрелами. А выйдя замуж, совсем забыла ветхий реквизит роковых страстей. Ее муж был человеком положительных правил, занимался кожевенным делом и быстро сумел внушить своей раздобревшей половине трезвый взгляд на жизнь.