Его собеседник наклонился к Рите, взяв ту за руку и распугав всех муравьев, которые в панике бросились врассыпную. Потом руку бросили обратно. И Марине стало не по себе от того, как небрежно и даже грубо это было сделано. После чего Риту стали вертеть, перекладывая с боку на бок.
А потом голос Андрея произнес:
– Все! Финита ля комедия. Бобик сдох.
– Чего?
Андрей сплюнул и пояснил:
– Померла наша Ритка.
Сергей опешил:
– Да как же это? Что же… Верно ли это?
– Сам посмотри.
– Не-а, – поспешно отказался Сергей и даже назад шагнул. – Если она и впрямь умерла, так я это… мертвяков боюсь.
– Тогда ты уж мне поверь на слово. Как же ты ее зашиб?
И хотя в последней фразе Андрея слышалось сочувствие к брату, Сергей возмутился:
– Почему это я? Не трогал я ее.
– Оно и видно. Рожа-то у нее вся синяя. Твоих рук дело. Думаешь, с Женькой тебе с рук сошло, так ты снова за свое?
– Андрюха, ты чего?
– А то! Ты ей и вчера еще при нас знатно накостылял, и потом, должно быть, еще от полноты души прибавил. Немудрено, что загнулась баба. Она же от водки совсем хилая сделалась. Я тебе всегда говорил, Серега, очень уж ты круто берешь, совсем меры не знаешь. Ну, поучить маленько глупую бабу – это дело благое. Но ты же со всей дури лупишь. А от твоих кулаков и здоровый мужик гикнется.
– Ты это чего… Ты чего думаешь, это я ее, что ли?
– Ну, а кто еще? Ты же как выпьешь, неуправляемый делаешься. Ничего не помнишь. Ты вчера перед соседями Ритку отлупил, потом еще, затем она от тебя сбежала, ты за ней погнаться хотел, мы тебя не пустили, насилу спать уложили. А потом что было? Ночью Ритка назад вернулась, а ты ее и встретил?
– Не помню я ничего. Спал я. Вы же меня вечером и уложили.
– Но разбудил сейчас ты меня.
– Утро наступило, я и проснулся. Вышел на улицу, а она у крыльца валяется. Я на нее наступил и чуть было не грохнулся!
– Осерчал, должно быть?
– А ты бы не осерчал!
– Попинал, наверное?
– Ну, и попинал. Будто бы в первый раз. Никогда прежде Ритка от простых пинков не помирала.
– Эх, Серега, Серега! Грубый ты человек. Всегда тебе это говорил. Нельзя же так с бабами обращаться. Что же ты их лупишь и лупишь? Разве станут они от этого лучше?
– Поучи еще меня! Будто бы сам не такой! Где ты другому обращению выучился? Уж не у бати с маманей. Он ее всю жизнь мутузил, и ничего, небось живехонька и по сию пору. Не верю я, будто Ритка от моих рук загнуться могла. Это у ней какой-нибудь внутренний порок открылся, через него она и смерть приняла.
– Ну, дай-то бог, чтобы оно так и вышло.
И оба брата замолчали.
– И чего теперь нам с ней делать?