– Представь себе Нефертити, – говорю я ему, – так это она, только в пенсионном возрасте…
То сверху стройными шеренгами, чеканя шаг, спускаются по канализационной трубе тараканы (да и клопы от нее к нам заглядывают!), то водопады обрушиваются на наши с Лёшей головы (и это после эпохального ремонта!), то изо всех щелей вырываются клубы пара, сопровождаемые наваристым запахом жизни, особенно когда Аида Пантелеймоновна варит селедку в луковом супе. Ругаться с ней невозможно: она не открывает дверь и не подходит к телефону, я видела ее только раз, мою небесную Аиду с подведенными сурьмой глазами, столь величаво поднимавшуюся по лестнице к лифту, что было бы кощунством воспользоваться случаем и закатить ей скандал.
– Вот ведь какая – египтянка, – посмеивался старик-отец. – Осталось, чтобы сверху поползли скарабеи…
Главное, такой благостный, душа любой компании. Женщины от него без ума, стоматолог увидела его в поликлинике, закричала на весь коридор: мой драгоценный!!! Заходите скорей! (Чего он как раз боялся, потому что у кабинета сидел дедуля, и старик-отец непременно хотел его пропустить вперед, хотя – в любом случае – тот его гораздо моложе.) Консьержка в подъезде, мы даже не знаем – нормальная она или нет? Когда он идет мимо нее, всегда говорит: «Если б вы знали, как я вас люблю. Можно я вас поцелую?» – «Валяйте!» – он отвечает. Она обнимает его и целует, целует!.. И все газеты с журналами ему отдает, не только его, но и принадлежащие другим людям: «Берите, берите, – бормочет, – вам нужнее!..»
Вдруг он позвонил в Переделкино, куда я поехала сочинять новую семейную сагу, взбудораженный, огорченный. В чем дело?
Не понравился роман!
Как так? То радовался, смеялся…
– Да, смеялся, радовался, пока дело касалось не меня!
Но как только речь зашла о его родне – ему сразу стало не до смеха.
– Зачем ты приплела, – он спрашивает строго, – дядю Хоню, мужа нашей тети Мани?
– А что такого? Что он за персона нон грата?
– Как ты смеешь над ним подтрунивать, когда дядя в годы войны заведовал типографией в партизанском отряде и распространял – с риском для собственной жизни – листовки антигитлеровского содержания?
Я стала оправдываться, что дядя Хоня в моем романе абсолютно положительный герой, без сучка без задоринки!
– Ну и назвала бы его, – сказал папа, – …дядя Ваня.
Слышу – мальчик:
– Да она всех нас у себя в романе вывела в смешном виде!
– Она даже надсмеялась над сантехником! – пробился сквозь стройный хор осуждающих голосов мой муж Лёшик. – Когда тот всё сделал от себя зависящее, чтобы починить унитаз, она ему заявила: «Какой вы замечательный мастер…» И добавила: «…своего дела».