Я шла по улице, меня обтекали прохожие, такие пресные, такие непраздничные, не на чем сердцу успокоиться, ей-богу! Смеркалось, у дверей аптечного домика толклись двое бродяг, два заплутавших, растерянных существа. У одного из них явно наметился ко мне интерес. Он двинул навстречу мелкими шажками на негнущихся ногах и встал передо мной, как лист перед травой.
– Опа! – глаза его лихорадочно заблестели, он радостно присвистнул и расплылся в улыбке. – Знакомые всё лица! Ведь это про тебя писали, что ты стырила бутылки? Нет, реально пришлось горбатиться по сто часов за жбан? Ну ты попала! Значит, на свободе? С чистой совестью? Слушай… тут мой корешок на краю могилы, мотор у него шалит, – он показал на друга, а тот закивал головой, жалобно улыбаясь, и схватился за печень. – Возьми нам пару фанфуриков?
– Что?
– Два пузыря боярышника! Нас туда не пускают, а с твоей физией везде зеленый свет… Пару флакончиков – пока этот сударь не окочурился!..
Второй вагабонд застонал и прислонился к стенке. Ну прямо вылитый мой стародавний приятель Олег Севастьянов в роли Эстрагона из пьесы Беккета «В ожидании Годо». Пыхтя и тяжело вздыхая, он принялся зачем-то стаскивать ботинки и театрально шевелить пальцами ног.
А надо заметить, с возрастом у меня появился какой-то бзик. Вот я слоняюсь по улицам и переулкам детства, юности, забредаю в кафешки, жую овсяные коржики, слушаю музыку, глазею на прохожих и – экая идиотина! – в девчонках и мальчишках вдруг узнаю своих одноклассников и однокурсников, причем еле сдерживаю себя, чтобы не вскочить, не побежать, не окликнуть…
«Олег Севастьянов!» – проносится у меня в мозгу. Кто может ещес таким неимоверным усердием стаскивать башмак, с такой безрассудной надеждой заглядывать внутрь, шарить там рукой, переворачивать и трясти и пытаться потом на земле отыскать хоть что-то, рожденное голой пустотой.
Вот-вот зазвучит реплика Владимира:
– …Давно уже… я спрашиваю себя… кем бы ты стал… без меня… Ты бы сейчас был просто мешком с костями, можешь не сомневаться!
– Возможно, – произнесет не спеша Эстрагон. – Мне помнятся карты Святой Земли. Цветные. Очень красивые. Мертвое море было бледно-голубым. Лишь только взглянув на него, я чувствовал жажду. Я говорил себе: «Мы поедем туда на наш медовый месяц. Мы будем плавать. Мы будем счастливы».
– Тебе надо было стать поэтом, – это Диди.
– Я им был, – Гого (Эстрагон) показывает на свои лохмотья. – Разве не видно?…
В театре Ермоловой во время спектакля, который я раз двадцать смотрела, не меньше, зрители толпами поднимались и покидали зал, громко хлопая дверьми.