Леся кивает, а сама смотрит на Андрея. Единственный мужчина в семье. Мужского в нем пока не разглядеть – щуплый, прыщавый, вечно насупленный мальчик. Но еще год-два, и он выправится, возмужает, так ведь всегда бывает с мальчиками. У Андрея, как и у отца, глаза ярко-зеленые, малахитовые. А цвет волос такой же мышиный, как и у Леси, но для мужчин это не так уж важно. Как он останется один? С Миланкой, с матерью, единственный, неоперившийся еще защитник? Как-нибудь справится. На сорок две тысячи без кредита как-нибудь, наверное, выживут…
В десять Леся укладывает Миланку спать. Целует дочь на ночь крепче обычного, но ничего особенного не чувствует. Прикосновение к детской молочной щеке, как и всегда, вызывает у Леси умиление, но не более… Хотя Леся и не знает, что обычно чувствуют самоубийцы, что они вообще должны чувствовать.
Почти в полночь ложатся спать Андрей и мать. Леся хочет зайти к ним в комнату и расцеловать их – каждого в обе щеки, прошептать им какие-то напутственные слова, но не делает этого. Андрей не поймет и оттолкнет своим коронным: «Ма, ну ты чё-о-о?» – а мать заподозрит неладное.
Когда свет гаснет и равномерное убаюкивающее посапывание заполняет обе комнаты, Леся идет на кухню. Зажигает ночник, достает из сумочки таблетки и коробку дешевого вина. Открывает упаковку изозида. В упаковке десять блистеров, по десять таблеток каждый. Итого – сто. Леся принимается выковыривать таблетки из блистеров. На шестом ей надоедает. «Надо подготовить документы детей», – проносится в голове у Леси, и какой-то мерзкий голос, вроде бы не Лесин, но звучащий у нее в голове, вдруг командует Лесе: «Пей».
– А документы? – сама себя спрашивает Леся.
– Сначала выпей, а потом пойдешь, – не унимается голос, – иначе передумаешь ведь, дура.
Леся горстями пьет таблетки, запивая их вином прямо из коробки. Ей вдруг становится одновременно и весело, и удивительно – вот она, Леся, самая что ни на есть заурядная девчонка, троечница в школе, кастелянша в тубдиспансере, мать двоих детей, вот она, как в кино, пьет какие-то таблетки, собирается покончить с собой. Лесе не верится, что она умрет. Что она умрет именно сегодня. Что завтра ее уже не будет. Что она больше не поедет на работу и не поведет Миланку в садик. Не заплатит за коммуналку, не приготовит Андрею его любимые «макарошки в томатной пасте»… Странно это всё.
Леся идет в их с Миланкой комнату, находит коробку с документами, приносит ее на кухню. Выуживает из вороха многочисленных банковских платежек свидетельства о рождении Андрея и Миланы. Рассматривает зеленоватые листы. У обоих в графе отец – прочерк. Фамилия материнская. Леся аккуратно складывает свидетельства на столе – а вдруг потом не найдут? Сверху кладет свой паспорт. Делает еще глоток вина. Выходит покурить на балкон. Во дворе дома темно и скучно. Зато там, вдалеке, на кольцевой, машины всё так же ровной светящейся лентой едут куда-то друг за другом. Куда они едут? Кто их ждет?