Никита Мелентьев не потерял обладания. Мужественно глядя прямо в мутноватые зрачки царя, со вздохом вдохновенно соврал:
— В болезни ныне пребывает, красная сыпь по всему телу у ей! А за ласку низко благодарю, великий Государь. Да продлит Господь твои лета!
Иоанн Васильевич махнул расшитым золотом рукавом:
— Ну, лечи её, стременной! Может, лекаря прислать? Не хочешь — не надо…
А тут и сам Государь занедужил, да новые заботы навалились на него. Казалось, оставил он в покое Никиту Мелентьева, забыл о его молодой жене.
Минуло полтора года. Мелентьев все больше входил в фавор. Царь всегда за столом посылал ему куски со своего блюда, одаривал деревеньками, пожертвовал с собственного пальца старинный перстень.
Однажды тёплым майским вечером, когда вся Москва успела покрыться разлапушенными клейкими листочками, когда мягко пахло резво пробежавшим к дальнему лесу в Сокольниках дождем, царь решил оказать своему любимцу честь. Разгоняя зевак плетьми, государев кортеж прискакал к обширной усадьбе Мелентьева, что на высоком берегу Неглинной, возле Рождественского монастыря.
— Встречай, стременной, своего Государя! — растянул узкий рот в улыбке царь. — Чай, не ожидал такой чести?
Все засуетилось, закипело в доме. Десятки слуг сбились с ног, сталкиваясь с разбегу лбами, но подносов не роняли, и вмиг громадный дубовый стол заполнили питьем и яствами.
Как и положено по изящному этикету, появилась хозяйка с золотой чаркой вина на подносе, с низким поклоном поднесла:
— Отведай, свет-батюшка, себе на здравие! Иоанн Васильевич едва взглянул на Василису, как задохнулся в восторге:
— Зело красота могучая, словно пламень сердце поражающа… Истинно, вторая египтянка Лиалида! — Строго посмотрел на Никиту: — Ты, стременной, небось погряз во глубине страстей? Сие вельми грешно.
Лицо Василисы заалело от царской похвалы. Мелентьев же заторопился:
— Негоже бабе стременного пред царскими очами быть! Ступай, Василиса, к себе. Государь ухмыльнулся:
— Суров ты, обаче! Аз реку: ныне же пришли Василису во дворец. Незачем ей тут молодость губить.
Мелентьев раздул ноздри, сжал кулаки, но смолчал, лишь покорно склонил голову. Про себя же решил:“Не отдам жену!”
Прошло три дня. Ни Мелентьев, ни его Василиса во дворце не появились.
Государь о своем приказе помнил. Нахмурившись, произнёс:
— Малюта, что стременной Никита, жив ли? Или без передыху со своей молодой женой срамной малакией занимается? Скачи к нему, узнай!
Через малое время, вытирая пыль с потного лица, Скуратов появился во дворце, зло ощерился: