1
Объем рекламы на страницах «Джилл» уменьшился на 10 %. — «ЭдЭйдж», октябрь 2004
Тот рабочий день, казалось, ничем не отличался от всех прочих. Примерно в десять минут первого я высосала последние капли из банки диетической колы и вышла из лифта на восьмом этаже. Пропуск я тогда забыла, и охранники уже подвергли меня, пожалуй, всем возможным проверкам, кроме полостного досмотра. Поэтому я испытала облегчение, увидев, что стеклянную входную дверь, как обычно, держит открытой коробка копировальной бумаги. На восьмом этаже не было дежурного, а значит, если бы коробки с бумагой там не оказалось, мне пришлось бы вызвать кого-нибудь, чтобы меня пустили внутрь. Ничего страшного, конечно, но мне хотелось бы проходить в офис как можно незаметнее. Что, по большому счету, совершенно невозможно осуществить. Невозможно из-за «променада».
На восьмом этаже офисы расположены таким образом, что я никак не могу попасть к себе, не выслушав порции новостей от каждого сотрудника. Не то чтобы я их не любила — в большинстве случаев, скорее, наоборот. Но из-за этого ритуала — «променада» — мне требовалось много времени и усилий, чтобы наконец попасть в свой офис и включиться в трудовой процесс, который сам по себе времени и усилий отнимал немало.
Наверное, я могла бы избежать этой проблемы, если бы приходила на работу раньше всех. То есть до девяти часов утра. А об этом не могло быть и речи. Дело не в моих капризах; дело в том, что после всех благотворительных акций, вечеринок и ночных телеинтервью (а это все слагаемые хорошего пиара для журнала) мне просто необходимо поспать утром чуть дольше обычного. К тому же не стоит забывать о такой прелестной мелочи, как бессонница.
Чтобы решить проблему «променада» с максимальным изяществом, я порой представляла, что шагаю по красной ковровой дорожке. Ведь, скажем, знаменитости, которые приезжают на вручение «Оскаров», не останавливаются возле каждого встречного, чтоб обменяться парой слов. Иначе они попросту опоздают на церемонию. Нет, они отшивают этих болтунов — но как мило и доброжелательно они это делают: улыбаются, машут руками, а замедляют ход лишь тогда, когда позируют фотографам или бросают журналистам эффектные реплики.
И вот, я растянула губы в «оскаровской» улыбке, дернула ручку стеклянной двери и вышла на «променад». Приближаясь к скоплению безликих боксов, я принялась фантазировать, будто альтернативный фанк, блеющий из офисных приемников, — это роскошные оркестровые струнные, а флуоресцентные лампы, в свете которых мигом блекла любая красавица, — это ослепительные софиты. И вместо гадкого амбре, образованного плесенью, пылью и подгнившими остатками обедов, я вдыхаю дорогие французские духи какой-то звезды первой величины. Шаткие груды дисков, книжек и старых номеров журнала превращались на моем пути в колонны слоновой кости. Но вот разрисованный фломастером плакат Бритни Спирс, приклеенный на стену у переговорного зала… Этот плакат всегда оставался на месте, заставляя меня улыбаться снисходительной голливудской улыбкой.