Оттого я очень удивилась, когда однажды в пятницу, вернувшись с работы, застала Сару плачущей на диване.
— Что случилось? — спросила я, отбросив пальто.
Ее ответ представлял собой истерическую смесь рыданий и жалобного воя. Я не смогла разобрать ни единого слова.
Я присела рядом с нею и крепко ее обняла.
— Что такое, солнышко? — Сара всегда отличалась невероятным самообладанием, поэтому я сразу поняла, что дело плохо.
Ей понадобилась целая минута, чтобы взять себя в руки и огорошить меня следующим известием:
— Я беременна, — выпалила она.
— Черт. — Ничего лучше мне в голову не пришло. — А Тасо знает?
Она покачала головой.
— Я не знаю, что мне делать, — опять взвыла она.
Я обняла ее и принялась успокаивать. В кои-то веки в роли опекунши выступила я, и мне, признаться, было приятно заботиться о ком-то.
— Не волнуйся, мы что-нибудь придумаем, — увещевала ее я, хотя понятия не имела, как быть. Да что там «как быть» — я даже не знала, что ей сказать. — Давай прогуляемся, — предложила я наконец. — Свежий воздух поможет нам собраться с мыслями. К тому же скоро, наверное, уже вернутся ребята.
— Хорошо, — сказала она и потащилась за мною на улицу.
Мы прогуляли два часа. За это время Сара перестала плакать, а я успела задать массу неприятных, но неизбежных вопросов вроде: хочет ли она оставить ребенка?
— Если честно, — ответила она, и в глазах ее опять угрожающе заблестели слезы, — нет. Я еще не готова стать матерью.
— Ну, значит, мы это уладим, — уверила ее я. — Я думаю, это правильный выбор.
В понедельник я позвонила ее гинекологу, узнала номер хорошей клиники и назначила прием на следующую неделю.
На работе я отпросилась. Мы вместе выпили кофе в забегаловке возле клиники, после чего наконец зашли внутрь и уселись в бесцветной, пропахшей антисептиками приемной, где и провели, по ощущениям, целую вечность. Сара не произнесла ни слова, пока я заливалась соловьем и все пыталась вызвать у нее улыбку. Ничего не помогало.
Наконец сестра назвала ее фамилию. Я сжала руку Сары на прощание — и она скрылась в кабинете. К моему удивлению, вышла она всего через полчаса. Что было еще удивительнее, шла она сама, без посторонней помощи. Она выглядела печальной и изнуренной, но все же определенно испытывала облегчение.
Я обняла ее и сказала:
— Все позади.
— Тасо не должен об этом узнать, — тихо вымолвила она, и слезы вновь потекли по ее щекам.
— Не узнает, — пообещала я.
Это навсегда осталось между нами.
— Ты очень хорошая подруга, Джилл, — сказала она.
И через несколько дней тоски и терзаний Сара, похоже, опять вернулась в форму. Я гордилась тем, как мы вместе с нею преодолели это.