— Я горжусь тобой, Пэкстон. Теперь в этом доме пахнет по-другому. Он снова чист, — говорила Агата, пока спускалась с крыльца, поддерживаемая Уиллой и Пэкстон. Она слегка пошатывалась: наверное, виной тому были коктейли. — Заявить такое во всеуслышание — тут не у всякого бы пороху хватило.
— Спасибо, бабуль. Думаю, мама теперь до конца жизни будет на меня обижаться.
— Ей же хуже, — отрезала Агата и, перед тем как сесть в машину, добавила: — Похоже на то, что вам с Уиллой удалось его прогнать. Ведь он лишь одного всегда боялся — настоящей дружбы.
— Кто — «он?» — не поняла Уилла.
— Такер. Последние недели от него просто спасу не было. Неужто вы не заметили? Я-то его сразу почуяла — в воздухе все время стоял его сладкий запах. Да и птицы словно с ума посходили.
Агата забралась в салон, и сиделка застегнула на ней ремень безопасности. Уилла и Пэкстон придвинулись ближе друг к другу.
— Бабуля, что здесь на самом деле произошло? Неужели ты и правда его… — Пэкстон осеклась: сиделка могла ее услышать.
— Да, — спокойно подтвердила Агата. — Правда. И не забывайте об этом.
Когда машина скрылась из вида, Уилла и Пэкстон, обменявшись недоуменными взглядами, повернулись к крыльцу, собираясь подняться в дом. Внезапно обе ощутили густой, почти нестерпимый аромат персиков. Через мгновение беловатая дымка взвилась в небо и растворилась в лунном свете, унося его с собой. В этот же миг старый дуб задрожал — это поднялись в воздух бесчисленные птицы, облюбовавшие его ветви, и желтые пятна на их крыльях ярко засветились в темноте, словно огоньки фейерверка.
— Как ты думаешь: совпадение? — Уилла взяла Пэкстон под руку.
— Совпадений не бывает, — ответила Пэкстон.
Так они стояли, тесно прижавшись друг к другу, и смотрели вверх, пока последние огоньки не погасли вдали.
1936 год
Джорджи внезапно проснулась, трясясь от холода. Она не понимала, что с ней. Лето выдалось на редкость удушливым, и даже ночи не приносили желанной прохлады. Но сегодня ее почему-то прошиб озноб. Выступивший пот ледяной коркой стянул кожу. Стуча зубами, девушка выглянула в окно, ожидая увидеть заваленную снегом землю. Все вокруг меняется, сонно подумала она, и уже не первый месяц, но, с тех пор как этот обаятельный волшебник Такер поселился в их доме, сам воздух стал другим. В нем витал дух надежды — надежды на избавление от бремени долгов и на процветание, которые принесет им этот персиковый сад. Отец Джорджи, в добром расположении духа имевший обыкновение ее не замечать, а в дурном — винить в смерти матери, скончавшейся при родах, теперь взирал на дочь со счастливой улыбкой — потому что она нравилась Такеру Девлину. Но сама она не обращала на этого типа внимания. Делала вид, что ничего не замечает, если, столкнувшись с ней в коридоре, он прикасался к ней, или оказывался поблизости, когда она выходила из ванной, или внезапно впадал в ярость, давая волю своему вспыльчивому характеру. Джорджи попыталась рассказать обо всем Агате, но та назвала ее дурочкой и пристыдила: ты, мол, не понимаешь своего счастья. Агата тоже изменилась. Раньше у них не было секретов друг от друга, но сейчас, лишь завидев ее, Агата начинала дрожать от злости, и Джорджи никак не могла взять в толк почему. Теперь ей было одиноко, как никогда: подруги перестали приходить в гости, а на балах вели себя так, словно она невидимка. Поэтому большую часть времени девушка проводила в своей комнате: перешивала старенькие платья, подготавливая себе гардероб на следующий год, расчесывала волосы куклам, наглаживала им передники — и мечтала о том, что однажды все снова встанет на свои места.