— Я кому сказал, угомонитесь, — пророкотал снова Николай.
— Да ведь… — срезался как-то Пилюгин.
— Вот так-то вот, дядечка, — уже с уверенностью сказал долговязый, — а то расходился тут.
— Коль, Коля, ты слыхал, Николай, — совсем сникшим голосом сказал Пилюгин, ткнул Николая в бок, — да ты что ж это…
— Тебе сказано, ложись и спи, не твоего ума дело, сами они тут разберутся, без тебя.
— Вот именно…
— Дак ведь… Ну ты-то, девка, чего молчишь?
— Вы прекратите там этот шум или нет? Мешочники проклятые! Вечно от них одни неприятности, теперь еще и спать не дают.
— Да позвать проводника, пусть высадят их на ближайшей станции.
— Товарищи, да хватит вам орать-то среди ночи, — донеслось уже с самого дальнего конца вагона.
— Безобразие! Просто безобразие… какое-то. Нигде покоя нет…
— Товарищ проводник, товарищ проводник…
Николай, так и не повернувшись, натянул на голову шубу, замолк.
Пилюгин постоял-постоял в нерешительности в проходе и полез, махнув рукой, на свою верхнюю полку, откуда ринулся было за правду. Но, впервые выехавший из деревни, может, и не знал чего, не получилось у него, не вышло по его правде, которая жгла его душу раскаленной несправедливостью и чувством обиды за своего, за родную кровиночку, как за однополчанина. Это заполняло его сердце, и казалось, вот-вот лопнет оно оттого, что не было в душе у Пилюгина выхода его обиде в ту ночь, на той верхней полке. Думал он, уставясь в клеенчатый пупырчатый потолок, а по вагону судачили все громче и громче возмущенные нервные пассажиры, да стоял босиком на холодном полу ничего не понимавший, не проснувшийся еще Ванечка, хлопал сонными глазами, вглядывался в темноту.
— Зальют глаза…
— Бузотеры…
— Ишь стоит-стоит — чего стоишь, голова два уха?
— Девку не поделили…
— Лопух… И-хх-и, хх-и, хи…
О том, что дядька Ваня в Америке побывал, я еще в райцентре слыхал. На базаре, где я тогда махотки да кадушку для хозяйства выглядывал, мужики так и сказали:
— Был у Ушаковских один в Америке. Был…
— Дак не то был, а с самим ихним головою не один даже час беседовал…
— Что говорить, счас про венскую их встречу с американцем-то слыхал небось? Так к нему, к Ивану Ефимовичу, точно знаю, ездили. Только он не схотел… Отмахнулся…
— Вот-вот. Это он не брешет. Было такое. Сам знаю.
— Про ково это вы?
— Да вот спрашивают про дядьку Ваню с Ушакова, ну про того, с Америки…
— А, ну да. А что надоть?
— Да вот интересуется, да и все.
— Интересный мужчина дядька-то Ваня. Видный такой. Да по нем глянешь — сразу скажешь, особый человек. Не зря, не зря его и назначили тогда… Не всякого, другого так и взашей — не то что в Америку. А этот нет, представительный такой…