— Ну, если по маминому, то давай, — глазами улыбнулась Зира.
Джем, жизнерадостно-яркий, поблёскивал в розетках, а Зейна разливала свежий чай, когда вдали вдруг что-то глухо и мощно бухнуло — даже земля дрогнула и зазвенела посуда. По поверхности чая пробежали колебания. Чувствуя холодок по коже, Зейна вскинула взгляд на Зиру.
— Что это? Какие-то учения?
Та поднялась с места, по-военному собранная. Её рука тяжело и серьёзно опустилась на плечо художницы.
— Боюсь, что нет, детка. Это война.
Джем и нетронутый чай так и остались на столике. Грохот становился всё явственнее, а вскоре с неба слышался гул моторов.
— В убежище, немедленно! — резко, с командным металлом в голосе, приказала Зира.
— Но я... мои крылья... Я могу... — забормотала Зейна, похолодев, а у самой в голове вертелось: Тина, эскадрилья. Ребята. Их сейчас поднимут в воздух, и будет бой. Кого-то собьют. Если уже не...
— Это приказ! — рявкнула Зира с лютым льдом в глазах.
Зейна съёжилась, у неё всё разом отнялось — и воля, и язык.
В убежище никто ничего точно не знал, но все делились соображениями насчёт происходящего. Многие попали сюда прямо из домашней обстановки: кто в тапочках и с газетой, кто в пижаме. У одной дамы было полотенце на голове и питательная маска на лице.
— Это что же творится, люди добрые? Без объявления войны...
— Да ладно вам, всё к этому шло. Газет, что ли, не читаете? Уже несколько стран пали, мы были просто на очереди.
Зейне оставалось только метаться из угла в угол в неизвестности. Её душа болела за две дорогих ей жизни — Зиры и Тины... Одно ей было ясно: отсиживаться преступно, когда у неё есть крылья. И они могут приносить пользу.
Бомбардировка закончилась, люди вышли к руинам. На улицах царила неразбериха. Зейна кинулась домой: дом цел, а вот на месте соседнего остались одни опалённые обломки. Картинная галерея, в которой ещё неделю должны были выставляться её картины, полыхала. Одна стена здания обрушилась, из окон рвалось пламя. Помертвевшая, окаменевшая, без слёз и голоса, стояла Зейна и смотрела, как гибнет в огне всё, что она написала благодаря «небесному» вдохновению.
«Любовь»! Мамина последняя картина! Про себя твердя: «Нет, нет, только не это», — Зейна кинулась туда. Прямёхонько в павильон, выстроенный вокруг стены с картиной, попала бомба... «Любовь» погибла. Зейна опустилась на какую-то глыбу — кусок стены — и молча сидела с мёртвым, пустым лицом, остекленевшим взглядом, застывшим сердцем. Проклятый враг не картины уничтожил — он душу её выжег.
Чай и джем так и стояли, окружённые пылью и кусочками штукатурки с потолка. «Двое» — парный портрет Зиры и Тилль — целёхонький. Зира так и не забрала подарок, не успела. Не до того было. Служебный долг унёс её из их последнего мирного вечера со стихами и огнём камина, с воспоминаниями о Тилль — в страшную неизвестность, в пасть чёрного чудовища войны.