Воробьев остановился посредине комнаты и, подумав, решительно тряхнул головой. Лампочка мигнула раза два, словно в подтверждение его слов, и погасла.
Егор не сразу понял, что случилось, ожидая, что свет снова вспыхнет. Он подошел к окну и насторожился: света не было во всем городке.
Егор в одной гимнастерке выскочил на улицу, огляделся. Кое-где уже вспыхнули керосиновые лампы, люди, привычные ко всяким переменам, не особенно-то волновались, однако, Воробьев встревожился не на шутку. Остановка турбины дело чрезвычайное, ибо потом нелегко запускать снова, учитывая особый режим пара, необходимый для ее постоянной работы. Поэтому электростанция и котельная работали круглые сутки. А когда требовалась чистка труб и котлов, то всех заранее предупреждали, в горкоме собирали совещание руководителей, которые обсуждали, как с наименьшими затратами провести этот день, а тут в начале рабочего дня да еще без всякого объявления…
Сергеев просыпался обычно в шесть и у Воробьева имелось полчаса все спокойно обдумать.
Первую мысль — позвонить на электростанцию — Воробьев отбросил тотчас же, ибо у телефона на пропускном пункте дежурит Лукич, этот звонок старика только напугает, и никаких сведений он Егору не даст, поэтому он набрал телефон Никиты Григорьевича Бугрова, главного инженера, а также временно исполняющего обязанности начальника электростанции. Но трубку взяла жена Бугрова, Нина Васильевна, взяла сразу же, и Воробьев понял: в их доме уже переполох. Так оно и оказалось, Бугров ушел, а Нина Васильевна на вопрос Воробьева: «Что случилось?» — все рассказала. Турбина стала греться, и Русанов, техник, вынужден был остановить ее.
— Пока не надо никому об этом рассказывать, — попросил Воробьев.
— Хорошо-хорошо, — согласилась Бугрова и положила трубку.
«Вот и бублики… — ругнулся про себя Воробьев. — Ну какого лешего Бугров посвящает жену в подробности секретного значения?!» Сколько раз он говорил Никите, чтобы тот не делился сведениями о работе узлов электростанции с посторонними. Ведь сам подписывал документ о неразглашении служебных тайн, а там записано: запрещается рассказывать посторонним лицам о всякого рода неполадках, происходящих на электростанции и способах их устранения! Записано же! Ну что теперь делать?! Он обязан доложить об этом Сергееву, а последний просто слышать имени Бугрова не может. Ох, Бугров! Бугров!..
Двухметровый силач, внешне чем-то похожий на Маяковского, застрелившегося год назад, — с таким же крутым лбом, широкой улыбкой, обаятельный неутомимый Бугров был тайной любовью всего Краснокаменска. Местная поэтесса напечатала даже стихотворение в городской газете, ему посвященное, называя Бугрова «рыцарем электричества». Сергеев же считал иначе. Да и как не считать, коли Василий Ильич за нарушение инструкции по количеству осветительных приборов, положенных на всю территорию действующей ГРЭС, а также строящейся второй ее очереди, наложил арест на электростанцию. То есть потребовал работу прекратить и привлечь к ответственности виновных. Никто, естественно, этому не подчинился, а горком попросту позвонил полномочному представителю ОГПУ по Уралу Свиридову, и тот отменил это незаконное решение, пропесочив Сергеева по телефону и приказав в десятидневный срок исправить положение с освещенностью территорий. Тут подоспела городская партийная конференция, где Бугров в клетчатом костюме да при галстуке выскочил на трибуну и подверг резкой критике местный отдел ОГПУ и, в частности, товарища Сергеева за самоуправство.