— В тайне, — думая уже о своем, пробурчал Сергеев. — Язык проглоти лучше!
— Ага! — кивнул старик. — Ну если что вспомню, я это… — Лукич, облеченный тайной, удалился.
— Русанов говорит, что тоже напился чаю и ничего не помнит, — доложил Воробьев, вытащил папиросы. — Правда, есть тут любопытный момент, деталь одна…
— На территории станции не курят, — сурово заметил Сергеев.
— Дак все же… — удивился Воробьев.
— Вот именно, что все! — Сергеев в сердцах выругался. — А по инструкции курить запрещено! Развели тут содом и бардак!.. Русанова проверь основательно!
— Ты думаешь, он… для отвода глаз? — шепотом спросил Воробьев.
— Я ничего пока не думаю, я думаю… — Сергеев осекся, метнул испытующий взгляд на Воробьева. — Я тебе даю заданье, и бублики! Дело твое исполнять!.. — уже шепотом проговорил он, поежился, вытер кончики усов, — Да и поговори с Бугровым! Я с этим… — он махнул рукой, — еще скажут, что придираюсь, в общем, допроси его как следует: что, почему, зачем!
— Так-так-та-ак! — кивнул Воробьев.
— Я к Щербакову, — бросил на ходу Сергеев.
Сергеев ушел, а Воробьев поспешил к Бугрову, подальше от этого сиверка, резавшего лицо как бритвой.
Как-то уж быстро и убедительно сложились улики против Русанова, подумал Воробьев, поднимаясь по узкой лестнице на второй этаж управления станцией к Бугрову. «Раз, и бублики», — усмехнулся он. Сергеев сделал вид, что не хочет наперед доверять этим уликам против Русанова, хотя версия у него сложилась, и скорее всего такая: Русанов исполнитель. А кто же главный тогда? Бугров?.. Он нарочно и проверить Русанова послал Воробьева, чтобы потом сказать: «Вот, Воробьев проверял, я лишь сопоставляю факты, а факты — штука упрямая!» А Никита действительно распустил охранников, никакого контроля за их службой!.. Говорил же ему!
Бугров в своем кабинетике, узком, точно пенал, разговаривал с Москвой. Кабинет напоминал не то мастерскую, не то склад, и портрет Сталина на стене выглядел даже как-то неестественно в столь захламленной комнате. У окна громоздилась чертежная доска, заваленная рулонами и чертежами. На полу были свалены книги. На продольной стене, уже ближе к чертежной доске, висели портреты Маяковского и Ньютона. На подоконнике возвышался примус, на единственном стуле — макет будущей Краснокаменской ГРЭС, на табуретке — старый мотор, гаечные ключи. Из-за чертежного стола выглядывал слесарный верстак, на нем возвышалась огромная лампа с большим розовым колпаком, лампа странной, оригинальной конструкции, которую Бугров, по всей видимости, мастерил сам, потому что колпак был сплетен из тонкого провода, служившего обмоткой старого мотора. «Подарок жене делает, что ли?» — подумал Воробьев.