Ершовы жили на втором этаже. Егор поднялся по скрипучей лестнице, постучался в седьмую квартиру. Женский голос спросил нараспев: «Кто там?..» Егор назвался. Открыла старуха, взглянула на Егора и, точно прочитав все по его суровому лицу, впустила его в квартиру. В «фатеру», как звали старики.
В прихожую вышла низенького роста женщина с тихим робким лицом, тоже взглянула на Егора и долго молчала, не понимая, чем вызван приход Егора, которого она сразу же узнала. Не могла не узнать. Она кивнула, пригласила его пройти в комнату, бедно обставленную, с огромным кованым сундуком в углу, иконами, крепким тесовым столом, лавками у стола. На столе в миске — еда, накрытая полотенцем, видимо, для сына, когда он проснется.
По первым же ответам Егор понял, что Татьяна Федотовна ничего не знает и вряд ли старший сын здесь объявлялся, уж слишком спокойно она вела себя, не чувствуя ни за собой, ни за сыном никакой вины. Да это и понятно. Если Петр здесь, то матери он не покажется, она первая его и выдаст, не сумеет скрыть. Была в лице Татьяны Федотовны, однако, и некая печальная тайна, точно болезнь, подтачивающая ее. Егор обратил на это внимание и подозрение подлое шевельнулось: а вдруг? По, видя постоянно перед глазами пример Василия Ильича, хватавшегося за любое такое подозрение как за факт, Егор попридержал себя и ничем не выдал своего волнения. Попросил разбудить сына, извинившись на занятость и срочность одного неотложного вопросика.
Алексея разбудили. Худой, долговязый, губастый, с нежным, как и говорил Бугров, прямо-таки девичьим лицом, краснеющим по каждому поводу. Алексей без утайки выложил все, что знал о Русанове, даже то, чему он его учил по части турбины. О том, куда делся Петро, Ершов не знал и терялся сам в догадках, так ни о каких родственниках, даже дальних, Русанов ему не говорил, да и как мог говорить, если числил себя сиротой.
— Ну а с Бугровым какие отношения тебя связывали? — спросил Егор.
Ершов молчал, хлопая глазами и не зная, что ответить. «Знает уже про арест, — подумал Воробьев. — Да и вопросик я ему предложил суровый, — вдруг мелькнуло у него. — Сам вот как бы ответил? А ведь и дома у Бугрова бывал, чаи распивал, селедку ел. Н-да…»
— Я имею в виду, про турбину он тебе что-нибудь рассказывал?.. — уточнил Егор.
— Нет, не рассказывал, — покраснев, прошептал Алексей. — Мы только о «перпетуум-мобиле» говорили и так, о жизни…
— А что же о жизни?..
— Ну, куда учиться, кем быть… — Ершов вдруг осекся, задергал желваками, силясь сдержать подступающие к глазам слезы.