В руках у него заблестела заточка, и он был готов вспороть брюхо «Крохе».
— Братва, вы чего, совсем рамсы попутали? Я же всегда вам помогал, жил по понятиям.
— Колбасу нашу тоже жрал по понятиям? И сало домашнее?
«Арбуз» придавил «Кроху» коленом к нарам, и приставил нож к горлу. Тот заверещал, как резаная свинья, умоляя пощадить.
— Не бери грех на душу, «Арбуз», пускай живёт. Посмотри, у него уже штаны мокрые.
Я показал рукой на мокрые брюки «Крохи» и рассмеялся. Пять человек набросили одеяло на «Змея» и «Артиста», делая тёмную, и уже колотили со всех сил. Те охали, стонали, и просили оставить жить.
— Значит так.
Я поднял правую руку вверх и попросил тишины.
— Будем жить как люди, больше ни каких семей, и прочих привилегий. У меня жена, родители дома, на свободе. Там моя семья. Здесь мы оказались по разным причинам, кто-то воровал, кто-то за более серьёзные преступления. Ответит каждый из нас по закону, но только не перед этими тварями.
— Будешь смотреть за хатой! — предложил довольный «Арбуз». — Человек ты порядочный, это видно сразу. Только тебе сможем доверить общее дело. Я прав, арестанты?
Народ в камере одобрительно загудел.
— Спасибо вам за доверие, но я вынужден отказаться. Здесь я человек случайный, и скоро надеюсь, смогу вернутся домой. Поэтому выберите другого человека, здесь много честных людей.
— С этими, что делать? — спросил «Арбуз», покосившись на «Артиста» и «Змея».
— Пусть живут, как остальные, не стоит им жизнь ломать. «Кроха» — это другое дело. С ним нужно поговорить по-мужски и многое выяснить.
«Кроха» смотрел на меня как бездомная, злая собака, готовая броситься на обидчика, от безысходности, и трусливо втягивал голову в плечи.
— Я замечал, что часто тебя, «Кроха», вызывают к следователю.
— Ты прав, Миша, чуть ли не каждый день он выходит к следаку, — сказал рыжеволосый парень с веснушками на лице.
— Сам расскажешь или как?
Я с ухмылкой посмотрел на «Кроху» и подмигнул.
— Здесь сидят первоходочники, ты «Кроха» какое имеешь к этому отношение? Не по понятиям тебе сидеть в общей камере, как бывшему сидельцу, сам говорил. Скрываешь от народа тёмную историю?
«Кроха» побледнел, заскрипел зубами и отвернулся.
— На малолетке я сидел, оттуда и наколки, — ответил он, не совсем уверенным тоном.
— На малолетке? А разве малолеток не поднимают на взросляк? И не меняют общий режим на строгий?
Меня в этих вопросах просветил старый арестант, «Жигоня», вор-карманник, когда я ждал распределения в камеру. Он всю свою жизнь провёл в тюрьмах, и даже застал «сучью войну», когда сидел на Соловках. Он также сказал, что в камерах полно кумовок (стукачей), которые работают на оперчасть, за чай и сигареты. В основном это «строгачи», те, кто сидел раньше и сейчас за какие-то грехи боятся выходить в зону. Вот менты их и держат в СИЗО, и за это они стучат, пояснял «Жигоня», и убеждал держаться от них подальше и не лезть на рожон. «Кроха» был одним из таких, позже он во всём признался, и отправился в семью к обиженным. Таким там только и место. На следующий день меня перевели в другую камеру, и через много лет я узнал о том, что «Кроха» и «Артист», намеревались ночью меня порезать. И только случайность спасла от роковой гибели.