Ольга тогда расплакалась, понимая, что это ей придётся уезжать из Рыбино и смотрела во все глаза на Игоря. Тот молчал, и когда председатель закончил читать лекцию о моральном разложении и нерушимых семейных ценностях, будущих строителей коммунизма, ответил: — Я уеду, Кузьмич, в город. У нас там родня, и мы давно собирались оставить деревню.
В голосе Игоря Ольга услышала такую обиду и боль, что готова была бросить всё и бежать, куда глаза глядят. Тогда она уже понимала, что нельзя было так поступать и встречаться с женатым мужчиной. Приносить страдание его жене и детям. Но разве сердцу прикажешь? Разве можно его обуздать и запретить любить?
Ольга опешила от такого поворота событий и, вытирая скупые слёзы, испытывая некое облегчение, смотрела жалобным взглядом на председателя. Тогда ей хотелось, чтобы Иван Кузьмич защитил её, как женщину, и поставил перед Игорем условие. Выступил неким третейским судьёй, и заставил оставить семью и жениться на Ольге. Понимая абсурдность своих мыслей, она ещё больше разревелась белугой, и хотела сбежать от позора и утопиться в речке.
— Вот и чудненько, — сказал, потирая руки, Иван Кузьмич. Правильно ты решил, я помогу с машиной.
Игорь ушёл первым и оставил Ольгу наедине с председателем. Тот усадил женщину на скамью, налил воды и, гладя по голове, как дочку, приговаривал: прекратить разводить сырость! Забудь о нём, посмотри на себя, какая красавица. Эх, ёшка плёшка, макалёшка, жаль молодость не воротится, я бы…
Она снова зарыдала и, уткнувшись Кузьмичу в плечо, не могла остановиться.
— Вот дурёха! А ну прекратить, я тебе говорю. Смотри мне. Уедет он и всё забудется. Выбрось из головы. Тебе детей учить, своими обзаводится. Вон сколько парней тебе проходу не дают.
В этом он был прав, парни всегда приглашали Ольгу на танцы и в кино. Только она отказывалась и ждала заветного часа встречи с любимым. Напоследок Кузьмич вытер ей слёзы и поцеловал в макушку. Вождь мирового пролетариата, с портрета глядя на Кузьмича и учительницу, умилялся и чуть ли не подмигивал мужчине. У того даже появились мысли, не тряхнуть ли стариной, и по-молодецки приударить за красавицей с соблазнительными формами, при виде которых Кузьмича бросало то в жар, то в холод.
«Седина в бороду — бес в ребро», — Кузьмич скривился и с ненавистью в бесцветных глазах покосился на Ильича. Вождь на портрете по-прежнему смотрел вперёд, в светлое будущее, и угадать, что именно скрывалось в открытом взгляде, какие мысли и желания, Кузьмич не мог. И, провожая к двери учительницу, с тоской косился на упругие формы красотки.