В общем, адреналина с товарищем Калиткой хватило. Хватило надолго, когда состояние более-менее стабилизировалось, начинаю заполнять лист назначений и не замечаю, что вместо слова-фамилии Калитка пишу слово Скамейка, вероятно вспомнив персонажа одного известного армейского анекдота.
Через пару дней Калитка погибает от септического шока. Тотальная пневмония оказывается туберкулезом, а его такое быстрое, тяжелейшее течение связано с чем? Связано с наличием у Калитки СПИДа. В результате я имею очень конкретные неприятности из-за того, что заразного больного положил в общую палату. Плюс за расхождение диагнозов второй категории, хотя даже рентгенолог, описывая снимок, ни словом не обмолвился о наличии туберкулеза. Просто не бывает в наше время таких туберкулезных пневмоний. Была какая-то комиссия, разбирала нарушение санэпидрежима. А надпись на листе назначений «Скамейка» лишь усугубила мое положение. Так что Беленький оказался прав, за исключением одной мелочи — Калитка не был педиком. Приходила его законная жена, она оказалась женщиной. Беленький ходил по больнице, обращаясь к каждому: «Вот видите, я говорил!» При этом казалось, что щеки Беленького лопнут от гордости, а ты рано или поздно не сдержишь своего желания пробить их кулаком до самых коренных зубов.
— 3-
Беленький увлекался гомеопатией. Даже пытался своими горошинками воскрешать больных. Просил сообщать ему, если у нас в реанимации случается клиническая смерть. Я ему объяснял, что если ты начнешь лезть к больному, когда идет процесс реанимации, самое мягкое, на что можешь рассчитывать, — это посылание на хуй. Нет-нет, говорил Беленький, я подойду только тогда, когда все уже будет закончено, когда вы констатируете биологическую смерть. Честно говоря, если есть посторонние свидетели, то попытки оживить организм продолжаются до победного конца, то есть до трупных пятен или окоченения. Без свидетелей такой фанатизм случается редко. Бесперспективность попыток оживления видна гораздо раньше. Так что лишние глаза нам не нужны. Но из какой-то студенческой солидарности, а мы оба почти одновременно закончили Первый медицинский, я разрешил ему потешиться. Узнав о свежем трупе, Беленький переодевался в ярко-оранжевый хирургический костюм, подходил к больному, клал в рот две горошины и молча уходил. После этого тело отвозили в морг. Цель манипуляции была не ясна.
Иногда ему давали пользовать горошинами живых лиц с какими-то редкими безнадежными болезнями, о которых можно прочесть не во всяком учебнике и лечить которые никто не умеет. Беленький брался за это дело со словами: «Я этого заболевания не знаю, но думаю, что здесь должен помогать хром (никель, цезий или другие элементы)». Эффект был один и тот же.