— Не просто, не просто, — кивнула собеседница. — Видите ли, Ирина, вам может показаться, что это слишком отдает Востоком или еще бог знает чем, но у нас принято исполнять последнюю волю усопшего. Вот и с серьгами — тоже… Я осталась теперь старшей в семье, — Валентина выпрямилась, — и отвечаю не только перед Ритусей, но и перед памятью о них, обо всех… Понимаете?
Впервые за два дня она вынула из сумочки носовой платок и поднесла к глазам.
— Во что бы то ни стало… — шепнула.
— Собственно, что вас так смущает? — спросил Ирину Валин сын. Ему всегда нравились девушки двоюродного брата, Ирина не была исключением, но, как раньше, так и теперь, он был далеко от мысли о возможности сближения: могучее табу сдерживало его; то обстоятельство, что брат умер, ничего не меняло.
— Просто… просто это неслыханно… разрывать могилу… Кощунство какое-то… Да и опасно, если хотите знать: вдруг заметят — что тогда?
— Это не должно вас тревожить, — так же твердо, как мать, сказал сын. — Я сам все сделаю, вам ехать туда не придется.
— Я пообещала, конечно, чтобы успокоить ее, как детей успокаивают… Но теперь-то ей все равно, она ничего не узнает…
— Ну, это еще вопрос, — пожала плечами Валя.
— То есть — как?!
Молчание.
— А разве вам не хотелось бы захоронить урну в Ленинграде? — не унималась Ирина.
— Что и говорить, — вздохнула Валя. — Возле Лены, нашей старшенькой, как раз два места оставлены — для нее и для меня… Только преступить ее волю я никак не могу, у нас это не принято, — повторила она, словно извиняясь.
— Да, право, не волнуйтесь, Ирина, — снова вмешался сын. — Все я сделаю, я уже обдумал — как. Только вот насчет кремации — вероятно, подпись ваша потребуется, паспорт или съездить куда раз-другой…
— Вы взваливаете на себя такую моральную ответственность… и так рискуете, — покачала Ирина головой. — Во имя чего? Чтобы соблюсти какие-то там традиции?
— Е м у так тоже будет лучше, — ответил очень серьезно молодой человек. — Знаете, я попытался поставить себя на его место, подумал: а хотел бы я, если бы пришлось умереть так же вот, в чужой стороне, вдали от дома, хотел бы я, чтобы мать — со мной?.. И понял: очень хотел бы. Да что там «хотел» — это не то слово. Я мечтал бы об этом как о награде за мою прерванную жизнь.
Ирина взглянула на него как на фанатика, позиция которого все равно недоступна пониманию.
— Что же, вам виднее… Все, что в моих силах, решительно все… Только, ей-богу, смысла не вижу…
— Смысла?.. — почти одновременно воскликнули мать и сын. — Смысла?!
Урну с прахом Маргариты закапывал в изголовье могилы Валин сын. Поздно вечером, ночью, в сущности. О его приезде никто не знал, даже Анна Ивановна.