— А бумаги когда подготовят? — уточнил я, ибо с подобным никогда не сталкивался, а чиновники простейшую справку могут до месяца выписывать.
— Естественно сразу после церемонии! Молодой человек, мы же не можем выпустить за порог храма людей, которые стали свободными, но могут пройти мимо своего нового счастья, — возмущенно ответил мне служитель храма.
— Ведите к настоятелю, — сказал я, не желая вступать по этому вопросу в полемику.
— Настоятель Иергух сможет принять вас только после уплаты пошлины и…
— Понял, понял, — перебил его и полез во внутренний карман куртки. — Сколько?
— Королевский налог сто гуров, ну, а пожертвование меньше сделать просто неприлично, — ответил мне храмовик не задумываясь.
Ну и расценки, однако, хрен их оспоришь! Мой кошелек похудел на двести гуров, и только после этого нас провели к настоятелю. Седой старик, в повседневной одежде и с парой перстней на пальцах, выслушал нас молча, зевнул, потребовал бумаги о заключении брака. Лениво пробежал глазами текст, вновь зевнул и направился к своему столу, предварительно прихватив с полки увесистый том. Что-то черкнул на графской бумаге, потом переписал имена на бланки, вытащил из стола печать и, подышав на нее, приложил к одному и ко второму бланку. После этого вздохнул и подошел к Трайке, что-то пробормотал и ткнул ту в лоб пальцем, всунул ей в руку один из бланков, потом проделал такую же процедуру с графом, и указал на выход. Хм, за двести гуров мог бы и устроить и более красочное представление. Тем не менее, мы вышли из комнаты, где нас поджидает храмовик, но уходить я спешить не стал и внимательно прочел бланк, даденный моей названной сестре. Вроде все верно и мы покинули храм.
— Про двести гуров не забудь, — посмотрел я на графа, — переведешь на счет Трайки.
— А чего двести-то?! — возмутился тот. — Сто, еще куда ни шло.
— Ты че, борзеешь? — добавив в голос сталь, возмущенно спросил его. — А не рано? — демонстративно сжал кулак и подул на сбитые костяшки.
— Нет! Не рано! Теперь у меня нет жены, и никой ее брат мне не страшен! — выдал он.
Не, ну точно его в детстве головой уронили. Он, верно, решил, что я теперь побоюсь. Три коротких моих удара выбили из него весь воздух. Ну, из любого бы он вышел, два по печени и один в солнечное плетение, согнулся бедолага, пришлось по-дружески обнять, чтобы не упал.
— Слышь, мразь мелкая, — шепчу ему на ухо, — не посмотрю ни на что и оторву ненужные части твоего тела. И думаю, больше всего не нужна тебе голова, мозгов-то ней нет. Ты веди себя прилично и жить будешь, а начнешь права качать, то… — похлопал ладонью по его щеке, да так, что звук чуть ли не на все площадь разнесся. — Перебрал на радостях! — громко прокомментировал я свои действия и повел придурка к возку.