— Они снова придут… Уходи, уходи вон туда, — повторил минометчик, показывая рукой на отлогий берег, по которому извивалась глубокая траншея.
— Дядя, а где сейчас наши? Дядя, я Костя, скажите: где наши?
Но старшина уткнулся лицом в землю и больше ничего не сказал. Его вытянутая рука застыла и осталась неподвижной — так, как рисуют указатель на перекрестке дорог.
Костя подчинился этому последнему жесту минометчика. Он не знал, куда ведет извилистая траншея, но, поднявшись на берег, понял, что это был ход сообщения между огневыми позициями минометчиков и окопами стрелковых рот, которые оборонялись от фашистов с западной стороны. Под ноги попадались разбитые автоматы, противогазные сумки, изорванные шинели, окровавленные лопаты, бинты… Здесь была горячая схватка, но где же теперь наши?
Поднявшись на бруствер, Костя посмотрел по сторонам. Справа и слева в задымленной синеве виднелись заводы, а прямо — знакомые места рабочего поселка. Вон, кажется, там, за поворотом оврага, начиналась Тургеневская улица.
Это же совсем знакомые места. Но почему раньше отсюда не было видно вон тех бугров и даже тракторозаводского поселка? Кругом было много домов и всяких построек, а теперь тут почти все сравнялось с землей.
Возле самого уха тенькнула пуля, потом целый рой свистящих, но невидимых частиц горячего свинца пронесся над головой, отдельные пули подняли пыль на бруствере и затем настойчиво начали клевать стальной рельс, лежащий вдоль бруствера, за который Костя успел спрятать голову.
Начавшаяся перестрелка длилась несколько минут. Частые пулеметные очереди доносились с одной стороны, редкие, но резкие выстрелы винтовок — с другой. Костя оказался между двух огней. Не поднимая головы, он прислушался. Покажись — и с двух сторон будешь прошит. Значит, надо продвигаться вдоль траншеи, но куда же она ведет — к своим или фашистам?
Минометчик показал в этом направлении — прямо вперед. И, как бы ориентируясь по руке минометчика, который то и дело вставал перед глазами, Костя, где ползком, где перебежками, передвигался по ходу сообщения в сторону заводского поселка.
Перед разрушенным зданием он вынужден был остановиться: в этом месте ход сообщения разделился на две канавы. Одна повернула направо, другая уперлась прямо в подвальное окно.
— Так ведь это же наша школа. Вот ты куда послал меня, минометчик! — прошептал Костя, осматривая подвал. — Тут-то мне все знакомо. Если придут фашисты, то найду, где спрятаться.
Вот мастерская школьного столяра. Где он теперь, этот старичок? Попросишь, бывало, у него клею, ворчит, будто отказывает, а глаза отводит в сторону: бери, мол, да уходи, не мешай. А вот школьное хранилище тетрадей и учебников. Теперь тут, оказывается, склад боеприпасов — ящики из-под мин, но ни одной мины, ни одного патрона. А не здесь ли минометчики готовили пищу? Пахнет чем-то съедобным. А вдруг найду корку хлеба, пусть даже дряблую картошку, тогда легче будет пробиться к своим в полк. Что-то ноги подкашиваются…