Я начала говорить, и фантазм стал отдаляться от меня, как мираж. Все было просто: собака – это не могло осуждаться, я была свободна, взгляд собаки – это не могло ни унизить, ни ранить меня.
Каждый раз, когда я открывала одну из устрашающих дверей, я замечала, что, с одной стороны, механизм замка не был таким сложным, как мне представлялось, с другой стороны, там, где я боялась обнаружить страх, мучение, отвращение, я обнаруживала девочку в ее разных состояниях: несчастную, помешанную, испуганную. Мне было страшно наткнуться на что-то, что могло испугать женщину тридцати четырех лет, которая видела мужчин, убивающих друг друга на улице, которая чувствовала, как рождались ее дети, разрывая ее внутренности, которая знала, что такое напалм, пытки, концентрационные лагеря. Но я открывала там страх девочки. За дверью находилась повергнутая в ужас девочка, потому что большой жук проник в щель в стене прямо над ее головой, потому что один господин снимал ее, когда она делала по-маленькому, потому что она была парализована наездником, который посещал ее ночью, потому что она приходила в ужас от бумажного крана. Я переживала каждый этот момент вместе с ней, становилась ею, чувствовала ее ужас. Затем она исчезала. Я просыпалась и начинала очищать от сорняков только что завоеванное пространство. Пространство становилось все шире. Я чувствовала себя лучше.
В первой части анализа я приобрела здоровье и свободу тела. Теперь мне предстояло понемногу открыть свое существо.
Сначала было неловко, ибо я не была уверена в себе. Я боялась натолкнуться на персону, которая не сумеет побороть свои дефекты и пороки. Мне понадобилось многократно произвести вторжение в бессознательное, чтобы убедиться, что оно было диким и свободным, но неспособным на зло. Добро и зло принадлежали моему сознанию, мне предстояло создать их по моему усмотрению.
Лечение закончилось тогда, когда я почувствовала способность взять на себя ответственность за собственные мысли и собственные поступки, какими бы они ни были. Мне потребовалось на это еще четыре года.
Мне потребовались целых четыре года с момента начала анализа, очень большое количество сеансов, для того чтобы понять, что я готова пройти психоанализ. До этого я просто лечилась так, как будто это было какое-то колдовство, своего рода ловкая магия, прикрывающая меня, чтобы я не попала в психиатрическую клинику. Я напрасно продвигалась вперед, я не могла убедить себя, что тот простой факт, что я говорю, окончательно выведет из меня весь тот хаос, то глубокое зло, тот опустошающий беспорядок и постоянный страх. Я ждала, что с минуты на минуту все начнется сначала: кровь, тревога, удушье, дрожь. Я очень удивлялась, видя, что передышки становятся все дольше, я не понимала всей глубины изменений. Я все меньше и меньше по собственной воле находилась во власти других и полагалась на волю случая.