Да, на самом деле осознание женской специфики помогло мне обнаружить еще кое-что! Карточный домик, над которым я недавно насмехалась и от которого, думала, что освободилась, бросаясь (немного неуклюже) словами «экскременты», «дерьмо», «засранцы», – этот домик, который я считала разрушенным, еще держался, его фундамент остался нетронутым. Только сейчас я стала понимать, что никогда по-настоящему не читала газет, никогда не слушала новостей, считала, что война в Алжире является сентиментальным воспоминанием, печальным семейным преданием, достойным атридов. Почему? А потому, что я не играла никакой роли в том обществе, в котором родилась и в котором стала умалишенной. Никакой, кроме того, чтобы родить мальчиков, чтобы и дальше существовали войны и правительства, и девочек, чтобы они, в свою очередь, рожали мальчикам мальчиков. Тридцать семь лет абсолютной покорности. Тридцать семь лет безоговорочного принятия неравенства и несправедливости без малейшего ропота, даже не замечая их!
Это было ужасно! С чего начинать? Не теряла ли я опять разум?
Пустота. Огромная пустота. Необходимо снова начинать сеансы – и более регулярно. Опять волна гнева против маленького доктора:
– Я освободилась из ловушки буржуазного мышления, чтобы попасть в другую ловушку, ловушку анализа. Это все то же самое: система, которая заключает людей в тюрьму, где жестоким стражем являетесь вы.
– По крайней мере, вы это сделали осознанно.
Этот кретин был прав! Если я не хотела идти туда, я могла бы остановиться. Все эти вопросы справедливости и несправедливости я должна была решить сама. Могла ли я быть прежней женщиной? Нет. Остановить свою эволюцию сейчас означало согласиться вновь встретиться с сумасшедшей между биде и ванной, чтобы свернуться клубком с ней… в ней и окончательно отдаться на произвол внутреннего Нечто. Ни за что на свете!
Тогда что делать? Как поступить?
Сколько волнения, сколько одиночества, сколько неловкости, сколько смятения!
Другой кошмар помог мне освободиться.
Я лежала на пляже с Жан-Пьером и со своими лучшими друзьями. Это были те самые Андре и Барбара и еще Анри и Иветт, другая пара, безупречность которых никогда не подвергалась даже самому незначительному компромиссу. Особенно Анри – он иногда даже вызывал у нас смех и просто покорял своей придирчивой и непримиримой бескомпромиссностью. Он был выдворен из Алжира террористами из ОАС.
Итак, все шестеро, мы лежали, на превосходном, омываемом довольно большими волнами, широком, золотистом пляже (похожем на тот, куда Жан-Пьер привел однажды женщину). Стояла замечательная погода. Море было беспокойным, но не опасным, солнце освещало пенистые гребни высоких волн. Мы веселились, прыгая, ныряя в быструю и кружащуюся вихрем воду, покрытую тонкой пеной, похожей на мелкое кружево. Я люблю море, люблю нырять, плавать, валяться, кувыркаться в нем, словно собака в пыли.