— Держись за меня. Я здесь.
Он скользит пальцами по моей щеке и убаюкивает, в то время как боль в моем плече балансирует между тяжелой и тупой.
— Любимый, кто это? — прорезает воздух женский голос из моей спальни. Немного приоткрыв глаза, я пытаюсь приподнять голову, но у меня перед глазами все расплывается, так что я безвольно кладу ее обратно. — Почему ее руки на тебе? Разве она не знает, что ты мой?
Полураздетая женщина грациозно подходит к кровати. Его рука тянется вверх и гладит ее по щеке, от чего она перестает ощетиниваться. А на ее губах появляется маленькая, вялая улыбка.
— Я скучала по тебе… любимый, — выдыхает она.
Она наклоняется вперед, упираясь ему в грудь, чтобы поцеловать его, а ее темные волосы падают на меня.
— Ты не любил меня с самого утра. Где ты прятался?
Должно быть это ад, думаю я, в то время как Бреннус вонзает клыки в стоящую рядом девушку. Она в экстазе вздыхает, и это продолжается всего несколько минут, прежде чем ее бездыханное тело падает на пол.
Бреннус прижимает меня крепче и говорит:
— Теперь все в порядке, Женевьева. Останься со мной mo shíorghrá.
Мой расплавленный мозг удерживают его слова, потому что теперь я знаю, что они означают. Он только сказал:
— Отдыхай, моя вечная любовь.
И я ничего не могу сделать, кроме как подчиниться.
Я просыпаюсь в комнате Бреннуса, но по свету из окна невозможно сказать сколько сейчас времени, потому что все серое. Мои пальцы скользят под одеяло, я чувствую рядом со своим телом дуновение холодного воздуха. На меня нахлынули смутные воспоминания того, что произошло.
Я делаю маленький вдох и пытаюсь сесть, когда Молли прижимает одеяло, положив поверх него свои ноги. Она откладывает свой модный журнал и улыбается мне.
— Как ты себя чувствуешь? После того как ты получила персиковый шанс (прим. пер. прям, так и написано), тебе стало лучше или хуже? — спрашивает она, заинтересовано изучая мое лицо.
— Кхм… не уверена. Дай мне минутку, — говорю я, пытаясь подвигаться более основательно. Мое плечо наверняка еще болит, но не так сильно, как раньше. Моему желудку немного лучше, но он по-прежнему напряжен и болит. — Лучше, — отвечаю я, поднимая свое тело в положение сидя.
— Лучше или хуже, чем на санках с подносами в руках? — спрашивает она.
— Хуже, — решаю я, немного морщась от воспоминаний наших выходок в школе.
— Хуже, чем подносы? — спрашивает она. — Это хреново, потому что эти лотки суперотстой. Помнишь, как мой сломался пополам? У меня еще один кусок впился в ногу, — говорит она, вытягивая ногу и показывая мне свое колено.