— Я так не думаю, — медленно отвечает она. — Я уверена, я бы тебя запомнила. Ты настоящий герой.
— Я имею ввиду — ты ведь никогда не пожинала мою душу? — спрашиваю я, все еще чувствуя странность в том, что она была Жнецом, и ничего не знала о Рае.
Хотя она ничего мне не говорит. Я пытался вытянуть из нее информацию, но все, что она мне говорит, это то, что, если я когда-нибудь покину свое тело, она договориться об этом без каких-либо проблем. Она хочет убедиться, что я попаду в Рай.
— Нет… и я не думаю, что когда-нибудь встречала тебя в Раю, — говорит она. — Нет, ты старше меня и очень… ты элита. Позволь мне кое-что у тебя спросить. Как много имен у тебя было?
— В точку, Брауни, — вздыхая, говорю я. — Их так много, что я не могу все их припомнить.
— Хорошо, теперь вспоминай дальше. Ты можешь вспомнить время, когда у тебя не было имени. Время — когда еще не было времени — еще до начала времен? — спрашивает она.
Волосы на моих руках встают дыбом. Мое сердце тяжело колотится в груди, я боюсь, что оно разорвется, когда я вижу проблески вещей, которые никогда раньше не видел этими глазами — глазами Рассела — вещи, которые я хочу вернуть, то, чего сейчас у меня нет — темные, черные крылья.
— Что… где? — ошарашено спрашиваю ее я. В один миг я теряю нить воспоминаний, словно кто-то выключил свет.
— Рассел, твоя душа очень древняя, — с улыбкой в голосе говорит она, которая возникла у нее первый раз за то время что мы здесь.
Мы на некоторое время замолчали, и я думаю о всех тех вещах, которые помню. Во мне вспыхивает гнев, а горло конвульсивно и болезненно сжимается.
— Нет, я не знаю почему мы здесь, но чего я действительно не понимаю, так это почему они держат нас здесь, внизу, — мягко говорю я.
— Рассел, я сомневаюсь, что они знают, где мы находимся, а даже если и знают, у них нет магии чтобы одолеть его. Они должны нам помочь, — шепчет Брауни.
— Брауни, я не могу говорить за Рида и Зи. Они должны заботится о Булочке и Эви. Сейчас я говорю о них, — говорю я, стиснув зубы и указывая указательным пальцем наверх.
— О, — печально говорит она. — Я не знаю, почему мы здесь, в этом месте, в таких обстоятельствах. Ты знаешь, когда ты был ребенком в одной из многих, многих своих жизней, ты играл в домино? — серьезно спрашивает она меня.
— Это факт, в этой жизни я играл в них.
Потом я снова слышу мелодию, а потом жгучую боль, потому что мой позвоночник все еще заживает. Я чувствую, что есть еще несколько ребер, которые раздробили руки Ифрита.
— Ты в порядке? — с паникой в голосе спрашивает Брауни.