Но до линии фронта было верст пятьдесят, белые части уверенно наступали, никакими сведениями о близком контрнаступлении противника белогвардейская разведка не располагала…
Было от чего прийти в минутную растерянность.
Лиловый ссылался на недавние слова Учителя о том, что вот-вот должен быть получен сигнал от наступающих частей.
Муравьев засыпал агента вопросами: по какому сигналу? Где, когда, как? Каким образом налажена связь подпольщиков через линию фронта с частями противника?
Ответов ни на один из этих вопросов Лиловый не знал. Штабс-капитану пришлось даже прибегнуть к грубому приему. Он достал из ящика стола припрятанный револьвер с именной надписью-дедикасой «Алексашке, другу юности, — князь Львов-Трубецкой» — и постучать дулом в лоб упрямца.
Лоб Лилового покрылся каплями пота, он замолчал, не собираясь ничего доказывать или молить о пощаде, только быстро перекрестил лицо. Муравьев и так почти знал, что тот ничего не утаил, но этот последний штрих убедил его окончательно — перед ним был человек не робкого десятка и в рискованной агентурной игре на него можно было положиться.
Штабс-капитан снова бросил револьвер в ящик стола.
Тогда Лиловый с насмешечкой вытер пот и попросил вина, от которого раньше отказался. Муравьев налил, но сначала поставил агенту две основные задачи. Первая: узнать, оставаясь необнаруженным, все планы ревштаба, касающиеся предстоящей вооруженной акции. Вторая: выяснить, каким образом подполье узнает об атаке частей противника.
За выполнение данных задач предусматривалось две меры в зависимости от результата — наказание и поощрение. Поощрение — оставление жизни.
Алексей Петрович протянул стакан с вином и крикнул в приоткрытую дверь часового.
Агента поспешно отвезли домой, в постель, а штабс-капитану пришлось коротать остаток ночи на трех поставленных рядом стульях.
А уже через пару недель тайна № 2 стала штабс-капитану известна.
…Телефонный звонок прервал размышления Алексея Петровича над письменным столом, уставленным картонными человечками из заветной коробки.
— Говорите.
Алексей Петрович не любил юркое французское «алле».
— Докладывает подпоручик Ухач-Огорович, господин штабс-капитан…
Ухач-Огорович при штабс-капитане был чем-то вроде военного полицмейстера прежнего царского образца и отвечал за гражданский порядок в черте города.
Сухим канцелярским тоном, который особо ценил в своих подчиненных Муравьев, поручик доложил о пресечении попытки застрелить птицу гарпию местным мещанином Баторским.
— Что? Говорите толком!
Штабс-капитан не мог ничего понять из рапорта.