На самом деле немецкая армия с огромным трудом пересекала границу. Все происходило жутко беспорядочно и невероятно медленно. Теперь все стояли рядом с городом Линц, может, в ста километрах. Погода 12 марта была волшебная.
Все так хорошо начиналось! В девять часов таможня пройдена и — хоп! — немцы уже в Австрии! Не надо жестокости, ударов грома, нет, здесь все действуют полюбовно, здесь завоевывают, не прилагая усилий, мягко, нежно, с улыбкой. Танки, грузовики, тяжелая артиллерия — всё это труляля медленно приближается к Вене для большого свадебного парада. Невеста согласна, никакого насилия, как думали некоторые, настоящая свадьба. Австрийцы надрываются, приветствуют нацистов как можно лучше, изо всех сил; пять лет тренировались. Но дорога к Линцу тяжелая, колеса вязнут в грязи, мотоциклы чихают, как газонокосилки. Ах, лучше бы немцы занялись садоводством, объехали бы Австрию, вернулись бы, как паиньки, в Берлин, сделали из танков и прочего тракторы и посадили в парке Тиргартен капусту. Вокруг Линца огороды никудышные. Хотя на небе ни облачка, оно спокойно и прекрасно.
Гороскоп 12 марта обещал удачу Весам, Раку и Скорпиону. Небеса, однако, не благоволили большинству. Европейские демократические страны отреагировали на захват поразительно равнодушно. Они бездействовали, как зачарованные. Англичане предупредили Шушнига. Больше они не сделали ничего. У французов в тот момент не было правительства, как раз начался министерский кризис.
В Вене этим утром только главный редактор «Ноес Вина Тагблат» Эмиль Лебль выпустит статью, отдав дань мелкому диктатору Шушнигу, и то это станет крохотным актом сопротивления, фактически единственным. Утром в редакцию нагрянет банда, и всех попросят очистить помещения. Штурмовики ворвутся в офисы, побьют сотрудников, журналистов и редакторов. А между тем «Ноес Вина» не леваки, они не сказали ни слова, когда парламент рассеялся как дым, они послушно одобрили католицизм нового режима, согласились на чистку редакций при Дольфусе и не расстроились из-за ухода социал-демократов, которых выгнали с работы, посадили. Но героизм — странная вещь, относительная, и, в общем, в то утро было странно и волнующе видеть, как Эмиль Лебль, единственный, сетует.
С Линцем произошло то же: кошмарные чистки, город стал исключительно нацистским. Повсюду пели, с придыханием и надеждой произносили имя фюрера, ждали его приезда. Казалось, все в сборе, солнце светит, пиво течет рекой. Утро проходит, люди клюют носом у барной стойки, и вот уже время мчится вперед, никто его не останавливает, наступает полдень, солнце в зените над горой Пестлингберг. Фонтаны молчат, семьи возвращаются домой обедать, Дунай волнуется. В ботаническом саду цветет знаменитая коллекция кактусов, пауки принимают цветы за мух. В Вене, в буфете кафе «Централь» шепчут, что еще не дошли до Вельса, а может, и до Меггенхофена! Отдельные умники шутят, что немцы ошиблись направлением и едут в Сус или Думьят