Позади раздался громкий крик, не испуганный, удивленный скорее, а за ним всплеск. Беглый взгляд через плечо – так и есть! Стрелок, не рассчитав прыжка, бил по воде руками, пытаясь доплыть до ближайшего островка. Дружинники заголосили предостерегающе, да только поздно. Голова стрелка нырнула, как поплавок, но обратно не всплыла.
Хельга остановилась, радуясь короткой передышке. Обхватила живот руками, пытаясь урезонить боль. Остановились и дружинники. Негромко переговариваясь, с недоумением оглядывали мелкую прореху на бескрайнем полотне трясины, ждали, пока подойдет патер Кирилл. Тот неуклюже скакал шагах в двадцати и потому не видел, как всплыл на поверхность незадачливый стрелок. Зато уж точно услыхал отчаянный вопль несчастного.
Стрелок колошматил руками, метался, как обезумевший судак в сетях. Отвратительная рыбья морда впилась в его лицо тонкими щучьими зубами, рвала живое мясо. Вот показались худые лапы – как у жабы, только с кривыми черными когтями, – одна, три, пять, закрутили водоворот, вцепились в волосы, в плечи, потянули на дно. Рыбомордая тварь взвилась над тонущим гриднем, придавила своим весом, и вот уже клубок бледных тел исчез, унося трепыхающуюся добычу. Мелькнула костлявая спина с острым ершиным гребнем, и все стихло.
– Ну?! Чего застыли?! – Зычный голос отца Кирилла вывел дружинников из оцепенения. – Она уходит!
Не про нее говорил жрец, это Хельга поняла сразу. Взглянула тоскливо, ожидая увидеть рыжий комок на другом берегу топи, и облегченно вздохнула. Вон там! На островке с парой гнилых берез рыжая шубка в драном платье мечется беспокойно по кромке, дожидается ее, Хельгу!
Грубые ладони уперлись в колени. Хельга выпрямилась резко, аж хребет хрустнул, и тяжело затопала к вайе. Сапоги вязли во мху, стопы давно оледенели, нутро разрывалось от кашля, меч оттягивал пояс, тяжелея с каждым шагом, но огонек, такой жалкий и потерянный посреди бескрайнего болота, придавал ей сил.
Псы дышали в затылок, приближаясь медленно, но неотвратимо. Не смотреть! Не оборачиваться! Все ближе хлюпанье гридневых сапог, все громче угрюмое сопение, все тяжелее даются измученному телу прыжки через предательски невозмутимую водную гладь.
Вайе от беспокойства вскарабкалась на кривой, поросший зеленью ствол, тявкала испуганно, подгоняла. Чтобы допрыгнуть до покрытого инеем острова, Хельга взяла разбег и все же едва не соскользнула, не ухнула спиной назад, прямо в лапы прожорливых кикимор. Вцепилась пальцами в траву, в мох, в размякшую землю, которую и твердью-то не назвать. Когти вонзились в сапог, пробили грубую кожу. Спереди вайе схватила за руку, потянула что было мочи. Хельга взревела, как раненый медведь, и вырвалась-таки, вывалилась на крохотный холмик, оставив сапог в холодных лапах. И только здесь, тяжело переводя дух, она поняла, что не иней покрывает чахлую болотную поросль, а склизкий белый помет и раздробленные кости.