— Очень хорошо, очень хорошо, — начал бормотать Юрковский, увлеченно перебирая коробочки и склянки, словно ребенок, разбирающий рождественские подарки. Он, казалось, забыл о нас с Алфимовым…
— Вы меня, конечно, извините, Николай Кондратьевич, но я не уйду отсюда, пока не получу объяснений.
Юрковский замер и поднял на меня глаза. На мгновение мне показалось, что этот взгляд я уже где-то видел при иных обстоятельствах, но я тут же потерял нить рассуждений.
— Объяснения? Какие объяснения, доктор? — удивленно спросил он своим низким хриплым голосом.
— Вот именно — «доктор»! Почему доктор узнает обо всем этом, — я обвел рукой рассыпанные по столу медикаменты, — уже в городе? Почему я, медик, ни об одном из этих препаратов даже и не слыхивал никогда? И раз уж мне поручено вести докторскую практику в этом заведении, то какого черта здесь что-то происходит без моего ведома?
Алфимову показалось, видимо, что я перегибаю палку, и он испуганно посмотрел на Юрковского. Николай Кондратьевич, в свою очередь, уставился на меня. Из-за бинтов я не мог видеть выражения его лица, по этот взгляд красноречиво говорил о том, что его обладатель мысленно блуждает совершенно в другом месте. Такое, правда, продолжалось недолго: вскоре выражение отрешенности из его глаз улетучилось, и Юрковский заговорил:
— Вы уж не серчайте на меня, старого осла, Яков Михайлович. Я в то утро совсем закрутился с делами и просто не успел вам сообщить про эти лекарства, черт бы их побрал. Этот каналья Фокусник оказался толковым малым: столько всяких наук постиг, и медицина, по его словам, одно из его любимых увлечений. Так вот, он обещал с помощью этих снадобий избавить меня от кашля. Избавить полностью…
— А Селиверстова он обещал научить фокусам, — услышал я за спиной бормотание Алфимова.
— Что, простите? — не расслышал Юрковский.
— Вы доверяете ему после того, что он сделал с вашим лицом? — уже громко спросил Алфимов.
— Вдруг это не что иное, как самая настоящая отрава? — добавил я.
— Да бросьте вы склонять мое лицо! — рассердился Юрковский. — Всего-то пара царапин. Он — гений.
Пообщайтесь с ним какое-то время — и вам самим станет ясно. Не спорю, что он немного сумасшедший, но ведь гениальность без этого невозможна…
— Уверяю вас, Николай Кондратьевич, можно быть сумасшедшим, но быть «немного сумасшедшим» нельзя, — возразил я.
— На основании чего вы беретесь утверждать подобное? — В голосе Юрковского слышались все более резкие нотки. — Откуда вам знать?
— Я когда-то имел честь общаться с упомянутым контингентом, если вы еще не изволили забыть, господин начальник тюрьмы! — Его слова задели меня. — И опыт длительного наблюдения за помешанными уже дает мне основания кое-что утверждать.