— Если у подобного типа вообще могут быть таковые, — предположил Алфимов и снова заставил себя взглянуть на останки: — Невеселое занятие, верно, Михалыч?
— Угадал, — согласился я.
— Кстати, ты не против, если я отвернусь? — добавил он. — Боюсь, как бы не вытошнило.
Я понимающе кивнул и вернулся к своему столь неприятному служебному долгу…
— Эта поганая история когда-нибудь закончится? — спросил Алфимов через некоторое время.
— Остается только надеяться на это, — ответил я, выуживая из чемодана разрубленную пополам ступню правой ноги.
— Нехорошо, конечно, про покойника, — продолжал Алфимов. — Но сколько дров этот сукин сын успел здесь наломать! Кондратьич же — какой человек был! Таких еще поискать. Неужели он свихнулся после разговоров с этим дьявольским отродьем? И куда он подевался, черт возьми? Отыскать бы его до того, как он натворит еще что-нибудь…
— Представляете, как он опасен? — Общение хоть немного, но отвлекало меня от пренеприятного занятия. — Если даже способен влиять на людей через зарешеченное окошко.
— Не завидую я бедолаге, на которого Фокусник наткнется в самое ближайшее время, — покачал головой Алфимов. — Всю же душу наизнанку вывернет несчастному.
— Я уже неоднократно думал наедине обо всем этом, — признался я.
— А кого же это все не мучает, — подтвердил Алфимов. — Заснуть уже сколько ночей совершеннейше невозможно!
— Мне как-то пришла идея, что в лечебницах удерживают столько умалишенных, которые для общества безобиднее иного здорового, — продолжил я свою мысль. — И в то же время на свободе разгуливают подобные «фокусники», умеющие прикинуться здравым гражданином, но таящие в себе такое безумие.
— Ладно бы просто безумие, — подхватил Алфимов. — Но еще и владеют всякими знаниями, чтобы учинять зло…
— О боже, этого не может быть! — воскликнул я. — Ты должен это видеть, Николай!
— Уверен, что я выдержу это зрелище? — спросил Алфимов, но все-таки встал и подошел к чемодану.
— Смотри! — Я вытащил на стол кусок предплечья и обтер его от крови тампоном, смоченным в растворе.
— Вижу какой-то едва заметный шрам, — произнес Алфимов.
— А если приглядеться внимательнее, под шрамом можно разглядеть остатки татуировки, — сказал я, сильно надеясь на то, что ошибаюсь.
— Верно, — Алфимов наклонился ближе к столу. — Что-то похожее на саблю.
— Это — шпага, — поправил я. — А когда-то здесь были изображены две перекрещивающиеся шпаги. После того как Юрковский пропорол руку о разбитое оконное стекло и я наложил ему шов, от татуировки осталось лишь воспоминание…
Алфимов отошел от стола: