— Ну, ладно, — сказала наконец Энни, поскольку ее брат и сестра уже давно молчали, и их лица казались ей сейчас очень юными и печальными, хотя это были лица людей не таких уж и молодых, со свойственными их возрасту первыми морщинами. — Ладно, это мы как-нибудь уладим. — И она ободряюще кивнула Джейми и Синди. А потом пошла в маленький домик по соседству, чтобы повидаться с бабушкой. И, как ни удивительно, ей снова показалось, что бабушка ни капли не изменилась. Она по-прежнему лежала на своем диване и смотрела, как внучка ходит по дому и включает повсюду свет. Потом спросила:
— Ты, наверно, приехала, чтобы с отцом разобраться? Да уж, жизнь у твоей матери была сущий ад, скажу я тебе.
— Угу, — согласилась Энни и уселась с нею рядом в большое кресло.
— Если хочешь знать мое мнение, то твой отец спятил из-за собственного поведения. Он ведь извращенец. Я всегда знала, что он гомик, а это вполне может человека с ума свести, вот он и спятил. Я, во всяком случае, так считаю, если тебе это, конечно, интересно.
— Интересно, но не очень, — мягко сказала Энни.
— Тогда расскажи мне что-нибудь действительно интересное. Что-нибудь увлекательное. Где ты побывала? В каких замечательных местах?
Энни посмотрела на нее. На лице старухи было написано совершенно детское ожидание, и Энни вдруг охватило непрошеное и почти невыносимое чувство — мощная волна сочувствия к этой женщине, столько лет одиноко живущей в своем жалком домишке.
— Представляешь, — начала она, — в Лондоне я побывала дома у нашего посла! Мы им показывали спектакль целиком по случаю торжественного обеда. Вот это было действительно очень интересно.
— О, расскажи-ка мне поподробней, Энни, все-все мне расскажи!
— Погоди, дай сперва посидеть минутку спокойно. — И обе умолкли, а бабушка даже послушно легла, точно ребенок, который очень старается вести себя хорошо и быть терпеливым, а Энни, которая вплоть до этого дня всегда чувствовала себя ребенком — кстати, именно по этой причине она и не могла выйти замуж, не могла стать чьей-то женой, — вдруг почувствовала себя невероятно старой. Она сидела и думала о том, что многие годы на сцене эксплуатировала собственные детские воспоминания — как они с отцом шли по дороге к их дому, как она держала его за руку, как вокруг расстилались заснеженные поля, и лес виднелся вдали, и счастье переполняло ее душу. Этих воспоминаний ей всегда было достаточно, чтобы в любой момент вызвать у себя слезы, таким невероятным счастьем, теперь навсегда утраченным, были наполнены те мгновения. А теперь она даже не могла точно сказать, происходило ли все это на самом деле, была ли их дорога такой узкой и грязной, брал ли отец ее когда-нибудь за руку, говорил ли, что для него самое важное на свете — это семья?